Манускрипт с улицы Русской

Барон возмущен — да что это за наваждение, все курвы отказываются от заработка! — стал сильно колотить кулаком в дверь. Выглянула на его стук все та же девица и показала ему язык:

— Слушай, шелудивый пес, если сейчас же не уберешься к лешему, то харкну тебе в рожу! Ныне наше воскресенье, а в ваше воскресенье у нас настоящая жатва. Вот и приходи, если не перехочется.

Барон задумался: как провести сегодняшний день, ведь есть еще деньги. Вспомнил о «Браге» в Краковском предместье; ни у Лысого Мацька, ни у Корнякта для него места теперь не было; снова сверлила мозг назойливая, как муха, мысль: а все-таки что случилось, почему он попал в такую немилость у патрициев, да неужели только из-за того, что не сумел верноподданнически поцеловать Люцифера в зад? А было ли такое, может, это ему спьяну померещилось? В самом деле — за что? Так старался, так усердно старался для всех. Служил Соликовскому, служил Кампиану — почему же не захотел взять его на службу новый бургомистр Вольф Шольц? Разве он не видел, как Барон умел угождать, — найдите такого, кто бы отказался иметь такого верного слугу. Ведь не кто другой, а Блазий побежал в Пивоваренную башню за Альнпеком, когда Кампиан вдруг увидел, что его тело покрылось синеватыми пятнами. А что дерзкий доктор отказался лечить бургомистра — разве в этом Барон виноват?

...Альнпек, который час назад, поддавшись душевной слабости, просил прощения, стоя под глухими дверьми темницы, стал противен себе, ибо увидел, что еще миг — и он уподобится Барону. Страх покинул его, и он со злорадством произнес:

— Помните, пан Кампиан, что вы ответили мне, когда я предупреждал вас о загрязнении города? Вы сказали, что мусор излечивает проказу. Вы хороший лекарь. Вот и идите теперь, погружайтесь в мусор по самые уши и лечитесь, его по всем задворкам кучи лежат! А я, если я виновен в чем-нибудь, готов вернуться снова в темницу.

Могли бы сквернослова отвести обратно в темницу, но случилось непредвиденное, все растерялись, а доктор Гануш, воспользовавшись замешательством, сбежал... Кампиан в этот момент сходил с ума. Он бесновался, кричал, бегал по судебному залу из угла в угол, звонил в колокольчик, сбегались чиновники; бургомистр усадил писаря за стол и велел ему составить акт, что за исцеление от страшной болезни он отдаст все свои деньги на строительство каплицы: несчастный верил, что бог примет от него это пожертвование. Но все уже видели, что Власть во львовском магистрате меняется, и первым это заметил Барон. Ему интересно было наблюдать, как всесильный муж теряет свое могущество. Антох присматривался к чиновникам, которые с ужасом отстранялись от Кампиана, чтобы, не приведи бог, он не прикоснулся к ним; присматривался, стараясь угадать, кому теперь будет служить, и хотел обратить на себя внимание именно того, кто будет избран бургомистром. Советник Вольф Шольц подошел к Барону и шепнул ему на ухо:

— Беги живее к архиепископу, без него мы тут не обойдемся.

Антох безошибочно определил: Шольц будет бургомистром — и угадал. И как же он старался для него!

Соликовский пришел со своими слугами; слуги в кожаных рукавицах хватали безумного Кампиана, но он ускользал, вскакивал на столы, отбивался ногами, умолял не отдавать его в колонию прокаженных:

— Пан Шольц, ваша эксцеленция, подождите несколько дней, велите заложить каплицу для иезуитов, отдаю все свое имение, бог примет мое пожертвование и исцелит меня, я подпишу вексель, я уже подписал вексель на все мое богатство и отдаю его вам, пан Шольц!

Вольф Шольц не побоялся, выхватил вексель из рук Кампиана и закричал на слуг:

— Да хватайте же его, а то он нас всех заразит! Тогда старательный и верный Барон — таки он! — отнял у какого-то слуги рукавицы, подкрался сзади и схватил за локти своего бывшего повелителя. Тот кричал, плакал, просил, но Барон был неумолим. Он теперь служил Шольцу и усердно выполнял его приказ — скручивал прокаженному руки. Слуги архиепископа связали Кампиана, и он уже никому не был страшен. Его спокойно можно было вывести за пределы города, чтобы там отдать бывшего бургомистра Львова во власть бургомистра прокаженных Тимка Пенёнжека. Но Антох продолжал стараться изо всех сил: дубасил Кампиана по спине кулаками, чтобы угодить Вольфу Шольцу.

Барон вдруг остановился — он приближался как раз к Краковским воротам — и в этот момент понял все. Перестарался!.. О небо, почему человек устроен так, что ни в чем меры не знает?! Тогда же, собственно, он и впал в немилость. Антох теперь ясно помнил: он колотил связанного Кампиана по спине и посматривал на Соликовского и Шольца: как они оценивают его работу. Архиепископ скупо посмеивался, Шольц же все мрачнел и мрачнел, наконец шикнул на Барона:

— Да хватит уже! — И, повернувшись к Соликовскому, добавил: — А он, ваша эксцеленция, слишком усердный, слишком!