Манускрипт с улицы Русской

— Вот видите, вы постепенно сами разматываете клубок, мы подходим теперь к главному. О нечестивых листках и идет речь. Чем объяснить, что на протяжении нескольких лет наши famuli civitatis не сумели ни разу поймать преступника, который вывешивал над вашим окном антигосударственные листки, призывавшие к неповиновению?

— Я и сама не раз об этом думала. Да разве я радовалась тому содому, какой поднимался возле моего окна каждое утро? Да из-за этого я потеряла кусок хлеба, покой и сон...

— Развяжите ей руки, — сказал священник, — она легко сознается. Только не крестись, грехоблудная женна, это еще больше свидетельствует против тебя: дьявол, чтобы обмануть легковерных, часто прибегает к крестному знамению... Так ты согласна с тем, что нечестивцы, которые продали свои души сатане, приклеивали те листки и рисовали на них достойных мужей города и свщенных особ, изображая их в виде чертей с рогами, хвостами и копытами...

— Откуда мне знать, святой отче?

— Знаешь, ведьма! — ударил кулаком по столу. — Почему же эти листки не появлялись в других местах, а только над твоим окном? Расскажи честно суду о твоем союзе с дьяволом!

Абрекову от этих слов бросило в холодный пот: продолжается ли это кошмарный сон или же, не приведи же, этот ночной ужас был наяву... Упала на колени, зарыдала:

— Я ничего не знаю, ничего не знаю о дьяволе, я только позавчера была в церкви!

— Мистр, — обратился войт к палачу, — действуйте в соответствии с законом.

Подручный палача потащил Абрекову в темный угол подвала, сорвал с нее кофту, разорвал сорочку, главный палач поднес свечу под мышку, пронзительный крик ударился в своды.

— Ну что сейчас скажет Абрекова? — спросил войт.

— Ничего не знаю, ничего не видела, позавчера была в церкви, — плакала женщина.

— Мистр, действуйте в соответствии с законом.

Палачи сорвали с Абрековой юбку, оголили тело, втащили в нишу шириной в два роста, ноги привязали к кольцу, вбитому в одну стенку, а руки к другому — у противоположной стены, шнуры укрепили на блоках и начали натягивать. Снова душераздирающий вопль и мольба.

— Отпустите, все скажу! Я этой ночью летала на шабаш!

Писарь быстро записывал признания, войт допрашивал:

— Где происходил шабаш?

— На Кальварии...

— Как добралась туда?

— На метле...

— Одна?

— С чертом...

— Ты узнала в ликах нечестивых хотя бы одно знакомое лицо?

— Нет.

— Мистр, действуйте согласно...

— Не нужно, не нужно! — закричала Абрекова. — Я узнала...

— Кто это был?

— Архиепископ Соликовский...

— Ее устами говорит сатана! — вскочил священник.

— Я рассказываю о том, что видела во сне...

— Это был не сон! Ты ведьма и знаешь тех, кто вывешивал листки над твоим окном!

— Я ничего уже не знаю — где сон, а где явь... Мне казалось... Я видела под деревом сатану, он был похож на нашего архиепископа...

— Прижечь ей нечестивый рот!

... Палачи несколько раз отливали Абрекову водой: сатана ведь хитрый, он иногда лишает пойманную ведьму жизни, чтобы суд не узнал правды.

— Ну, кого ты видела? Назови хотя бы одну фамилию из твоих — с Русской улицы. Ты видела Рогатинца! Говори: видела сеньора братства схизматиков Юрия Рогатинца?

— Нет, — простонала Абрекова. — Это был все-таки Соликовский.

— Утопить ведьму! — объявил приговор войт. — Или, может, еще хочешь что-то сказать?

Абрекову отвязали, она поднялась и прошептала обожженными губами:

— Если бы меня судили настоящие черти, то приговор был бы более справедливым... Вы видите, Христос отвернул голову...

— Говори громче, — прикрикнул на нее войт. — Ты хочешь сказать, что видела, как Рогатинец или кто-то другой из его братства расклеивал листки? Скажи это, мы отпустим тебя на свободу.

В голове Абрековой в этот момент — может быть, от боли — мысли прояснились, и она поняла то, над чем не задумывалась до сих пор: она давным-давно принадлежит к русинскому братству, хотя и не состоит в его списках, которое воюет с этим преступным отродьем. Спрашиваете о Рогатинце, чтобы занести в протокол мое вынужденное признание? А потом и его сюда... А потом всех... Несчастная же моя долюшка, я только теперь поняла, почему Гизя пошла за Юрием...

— Я все скажу, слушайте меня... Я видела на Кальварии не чертей, настоящие черти, очевидно, добрее людей. Я видела вас всех — дьявольскую шайку католиков, иезуитов, униатов. Вас надо жечь святым огнем, травить, как бешеных собак, очистить от вашей скверны святую землицу... Будьте вы прокляты, где бы вы ни пребывали... в поле, в городе, во дворе, в храме. Будьте прокляты!..

Палачи заткнули рот Абрековой тряпкой...

Барон не терял надежды утешиться в борделе на Вексклярской, хотя проститутки его и не пустили к себе.

— У нас ныне воскресенье, — сказала одна из них и лопнула дверью перед носом клиента.

Барон очень удивился, ведь с утра была среда. Потом он сам стал сомневаться и начал подсчитывать: в воскресенье магистрат устраивал зрелище, на Рынке горел дощатый Смоленск, а Рогатинец отказался выпить с ним на людях; в понедельник патер Лятерна ехал на Высокий замок и не взял его вместе с собой, во вторник Антох напился так, что весь день спал непробудным сном, а сегодня среда!