Манипулятор

— Не умничай! Сиди, работай! Что делал, то и будешь делать! — отец снова взялся за рычаг передач. — Куда едем!?

— Ты отлично знаешь, куда едем, — спокойно сказал я, уже с осознанным интересом наблюдая за отцом, изучая его реакции.

— Я еще раз спрашиваю, куда едем!? Я не собираюсь тут догадываться! — процедил сквозь зубы тот.

— В «Арбалет», — едва заметно улыбнулся я, хотелось засмеяться в голос, но я сдержался. — За мылом.

— Вот так лучше! — отец воткнул первую передачу и «газель» тронулась. — Умничает он тут, сидит! С девочками, с подружками своими будешь умничать.

Я не ответил, отвернулся. Мне было о чем задуматься.

Остаток дня между нами прошел напряженно и в скудном общении. Я механически выполнил все, что делал всегда. Мы приехали в «Арбалет», я пошел в офис на второй этаж к Илье, продиктовал ему заказ. Илья выписал накладную, я попрощался и пошел на склад. Отдал накладную кладовщику и махнул отцу, чтоб подъезжал. «Газель» подкатила задним бортом к рампе склада и затихла. Я расчехлил сзади тент, нырнул в кузов. Кладовщик подвез полный поддон товара. Отец начал мне подавать коробки, я принимал их в кузове и укладывал. После выехали в «Меркурий» и через полчаса стали на внутренней стоянке базы. Еще полчаса ушло на написание накладной в кабине. Нудное занятие. Отец сидел, опершись локтями на руль, и курил. Я же писал накладную от руки, подложив под нее на колени папку и высчитывая все цены на карманном калькуляторе. Закончив с накладной, я пошел в офис, поднялся на второй этаж к Сене, тот выписал разрешение на разгрузку, «бегунок». Я обошел с этой бумажкой все службы базы, собрал нужные подписи и печати и вернулся к «газели». Отец сидел в кабине и дремал. Разбудив его, я пошел на склад, занял очередь на выгрузку. Через полчаса, предыдущая машина разгрузилась и освободила место. Отец подал «газель» к ленточному конвейеру, я снова расчехлил задний клапан тента, откинул его. Конвейер ожил, лента поползла вниз в подвальный склад бытовой химии. Я начал ставить на нее коробки, все подряд. За полчаса товар оказался в подвале. Еще десять минут сдачи товара мною кладовщику, росписи и печати поставлены, взаимные прощания, и рабочий день закончен. Я прыгнул в теплую кабину «газели», мы поехали домой. Всю дорогу молчали. Я не знаю, о чем думал отец и думал ли, может он никогда ни о чем не думал, пока вел машину. Я думал.

ГЛАВА 11

Договоренность с Андреем Ивановичем сразу усилила наши позиции — киоски получили в достаточном количестве ассортимент самого ликвидного товара, отношение Андрея Ивановича к нам улучшилось. До весеннего оживления торговли оставалось лишь пересидеть унылый февраль.

Два года назад я подметил одну особенность — резкую перемену неба в конце февраля с зимнего на весеннее. Она случилась около двадцатого числа, но я не уловил какого числа точно. И в 2004 году я тоже прозевал день перемены неба. Обычно в наших краях во второй половине февраля небо кристально чистое. Морозное и ярко-голубое. Вдруг в один из таких ярких дней замечаешь, что солнце не только светит, но и греет. Заметно греет. И голубизна неба едва уловимо меняется с холодной на теплую, будто небо оттаивает от зимы первым, подавая воздуху и земле знак о приближении весны. Утром 24 февраля я шел на стоянку к нашей «газели». Я плелся метрах в пятидесяти позади отца, петляя по дворовым дорожкам и тропинкам. Отец уже пересек дорогу, к которой я только подходил, и по натоптанной тропинке в глубоком снегу он приближался к воротам стоянки. Тропинка шла поперек небольшого пустыря — метров пятьдесят по чистому глубокому по колено снегу. Я перешел дорогу, заскрипел ботинками по тропинке. День обещал быть шикарным. Я достиг середины тропинки и остановился. Вокруг стояла тишина, приглушенные звуки города лишь изредка нарушали ее. Я задрал голову вверх. Небо было уже весеннее, то самое. «Опять прозевал. Когда же оно меняется? Вчера такое же было или еще зимнее? Не помню. Вчера не смотрел на небо, эх, опять прозевал! В следующий год надо не забыть и подловить день перемены», — подумал я, щурясь яркому солнцу. По носу пробежало тепло. Я повернулся одной щекой к лучам. «Греет уже», — почувствовал я. Другой. «Тепло, класс!», — обрадовался я и бодро затопал к стоянке, посматривая на небо. Оно определенно изменилось, будто в сухой светло-светло-голубой небосвод впрыснули немного влаги, и он стал светло-голубым. Чуть более насыщенным.

«А мороз крепкий», — вдруг осознал я, подходя к «газели». Отец, привычно зажав в одной перчатке дымящуюся сигарету, а во второй щетку, делал два дела сразу — курил и обметал с кабины снег.

— Давай, я! — выкрикнул я, забрал у отца щетку. — Садись, заводи!

Тот глянул на сигарету, затянулся пару раз, откинул бычок и полез в кабину.