Манчестерский дневник

Парни крепко жмут друг другу руки, обнимаются. Потом заходят в кафе, заказывают по чашке кофе с лакомой булочкой, беседуют. Володя рассказывает, что он устроился работать урологом при поликлинике, подведомственном Морскому Торговому Порту. Леви пока рассказать нечего. Если только о том великом чуде своего Освобождения.

— Пойдём я тебя с евреями познакомлю? — предлагает Володя.

— Зачем это ещё? Мне не надо.

— Да ты не понимаешь! — настаивает Владимир, — это организация такая, СОХНУТ называется. Помогает евреям уехать в Израиль. Ты мог бы её возглавить. Такие люди, как ты, там нужны.

По пропылённой лестнице немытого подъезда они поднимаются в квартиру, в которой располагается «офис». В «офисе» сидят сонные, вялые, безразличные люди с немного отличающимися от других россиян лицами, среди вороха бумаг. Они вяло смотрят на приятелей, вяло здороваются, вяло прощаются. Русские, которые думают, что они евреи, «помогают» другим русским, тоже думающим, что они евреи, покинуть родину — привычный уклад, работу, карьеру, обосноваться в восточной стране с чужими людьми, с чужим языком, где они навсегда останутся вторым, если не третьим сортом, превратившись из академиков и учёных в поломоев и охранников.

— Ну всего тебе доброго, Володя! — Протягивает ему руку его приятель по столь непопулярному месту.

— И тебе всего доброго! Я так рад, что ты позвонил! Огромное спасибо! Очень рад был тебя увидеть, — искренне улыбаясь в ответ чеканить Владимир.

* * *

Леви всё же отрывает взгляд от здания, где когда-то располагалась та уютная булочная, где он когда-то уютно пил тот ароматный кофе и ел ту лакомую булочку. Отрывает взгляд, и, прочерчивая прямую к себе за спину вдоль Фонтанки, пытается отыскать здание, где должно находиться здание, где когда-то находилась поликлиника, где должен был работать врачом его добрый товарищ по имени Володя со смешной, по левиному восприятию, фамилией Головков. Сверху видны только разноцветные жестяные крыши домов и мягкий изгиб реки, где-то там прячется клиника.

Как-то, когда Леви уже давно жил не в Советском Союзе и не в России, он вспомнил своего задушевного товарища, с которым так жестоко на самом старте поступила его судьба, вспомнил задушевную ночную беседу в душной камере, утрамбованной мужицкими вонючими храпящими телами, когда они вдвоём сидели на железных нарах, именуемых на местном лексиконе «шконкой», за железным столиком, экзотически прозванном «вертолёт», ночную задушевную беседу, в которую Володя вложил всю свою прожитую жизнь и всю жизнь, которую он чаял ещё прожить, все свои мечтания все стремления. Леви вспомнил своего товарища и, найдя потрёпанную телефонную книжку и нужный поблёкший номер, набрал его, тыкая пальцем в квадратики с цифрами.

— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, Володю к телефону. Кто спрашивает? Леви спрашивает. Его товарищ. Вы знаете? Володя дома?

На другом конце провода после подробных вопросов-ответов начались всхлипывания с последующим плачем:

— Володи больше нет. Володи больше не-е-е-е-е-е-е-ет. Он уехал в тот вечер на такси и больше никогда не вернулся. Он всегда надевал крестик с цепочкой, а в этот вечер его не надел, — рыдала безутешная мать, — надел белую рубашку, а вот крестик не надел, хотя всегда надевал. И вот авария. Нет больше Володи.

Взгляд следует за почти незаметным изгибом Фонтанки, пересекает Калинкин мост, раскачивающий своими массивными цепями, устремляется в сторону горизонта, где кончается земля и начинается Финский залив, выход в море, выход в Большой мир. Где-то за морем с заходящим солнцем играют зарницы, окрашивая бордово-золотыми всполохами небо и, оповещая, что и этот день уже подходит к концу, как когда-то подошли многие другие, и многие другие также в свой черёд к нему подойдут. Множество жестяных крыш радуется игре красок, радостно подхватывая её, отражая в самих себе и посылая эти будоражащие блики своим соседям, знакомым и друзьям.

Начало Рижского перегорожено когда-то белого цвета прямоугольником. В нём, в своё время помещался Гипробум, где Леви работал чертёжником-конструктором в отделе Генпланов. Работал он там, чтобы пополнить скудный семейный бюджет, состоящий из одной инженерной зарплаты его мамы. Леви был рад этой работе и зарплате. Как-то, в обеденный перерыв, какие-то иностранцы рядом с этим зданием спросили Леви что-то, то ли дорогу к нужному им месту, то ли название нужного им места. В момент вопроса Леви был арестован и допрошен. В отдел Генпланов работники этих спецслужб отправили письмо, что Леви был задержан за «связь с иностранцами». Отдела лишили «Переходящего знамени», годами пылившегося в углу кабинета, а Леви вместо полагающегося увольнения перевели в Транспортно-механический отдел, в серое солидное здание на другом конце Рижского. Перевели с повышением в должности и зарплате, возможно, исходя из сочувствия к мальчишке или из сокрытой еврейской солидарности.