Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– Всегда был привязан. Если бы меня сделали личным секретарем, я бы остался тем же самым, что и был. Ты бы не заметил во мне никакой перемены.

– Какой ты чудак! К чему говорить, что я изменился, потому только, что я хочу сегодня обедать в Сити?

– Нет, потому что ты не хочешь идти домой вместе со мной, как бывало прежде. Я вовсе не такой простак, как ты думаешь, я все вижу. Но, Джонни… впрочем, теперь я не должен называть тебя Джонни.

– Не будь, пожалуйста, таким отъ-яв-лен-ным…

Джонни встал и начал ходить по комнате.

– Пойдем, – сказал он, – не хочу оставаться, все равно, где бы ни обедать. – Джонни засуетился около своей шляпы и перчаток, не дав Кредлю времени опомниться. – Я тебе вот что скажу, Кодль, все это отвратительно.

– Но как бы ты стал себя чувствовать, – простонал Кредль, который, после знаменитой победы на станции железной дороги, никак не мог поставить себя на одну доску со своим другом. Если бы ему удалось побить Люпекса, как Джонни побил Кросби, тогда они были бы равны и представляли бы собой пару героев. Но Кредль этого еще не сделал. Он никогда не считал себя трусом, но находил, что обстоятельства ему не благоприятствуют. – Как бы ты стал себя чувствовать, если бы друг, которого ты любил лучше всякого другого в свете, повернулся к тебе спиной?

– Я ни к кому не поворачивался спиной. Ты, может, судишь так потому, что я скоро иду. Послушай, мой друг, перестань говорить такие глупости. Я терпеть не могу подобных вещей. Ты никогда не должен полагать, что человек хочет важничать, подожди сначала, когда он заважничает. Я думаю, что мне не ужиться со старым Крикуфлем, может быть, останусь при нем месяца на два. Едва ли найдется человек, который в состоянии перенести все то, что о нем рассказывают.

После этого Кредль постепенно стал довольным и веселым, в течение прогулки он старался льстить Джонни, и льстил, как умел. Со своей стороны Джонни, хотя и говорил, что «терпеть не может подобных вещей», но лесть ему нравилась. Когда Кредль сказал ему, что Фицговард не стоит его мизинца, Джонни был убежден, что это правда.

– А что касается башмаков, – говорил Кредль, – то не думаю, чтобы он позволил себе попросить тебя об этом, разве уж в большой спешке или что-нибудь в этом роде.

– Послушай, Джонни, – продолжал Кредль, когда они вышли на одну из улиц, соседних с Буртон-Кресцентом. – Ты знаешь, что я ни под каким видом, ни за что в мире не решился бы оскорбить тебя.

– Верю, Кредль, верю, – сказал Имс, продолжая идти, между тем как спутник его выказал желание остановиться.

– Послушай, если я обидел тебя относительно Эмилии Ропер, то даю тебе обещание никогда не говорить с ней.

– Будь проклята эта Эмилия Ропер! – сказал Имс, замедлив шаг и остановив Кредля.

Восклицание это было сделано громким и сердитым голосом, обратившим на себя внимание прохожих. Джонни поступил весьма дурно, ему не следовало вовсе произносить проклятия, не следовало направлять его на человеческое существо, а тем более разражаться им по поводу женщины, которой признавался в любви! Однако он проклял ее, и я не могу продолжать моей истории, не сделав ему замечания.

Кредль взглянул на него и испугался.

– Я хочу сказать, что в этом деле готов сделать все, что тебе угодно.

– В таком случае, пожалуйста, никогда не напоминай мне ее имени. А что касается разговоров с ней, то можешь говорить с ней сколько душе угодно.

– О, я этого не знал. Мне показалось как-то на днях, что тебе это не нравится.

– Я тогда был дурак, записной дурак. Всю жизнь я был дураком. Эмилия Ропер! Послушай, Кредль: если сегодня вечером она будет льнуть к тебе, в чем нет ни малейшего сомнения, потому что сейчас она постоянно играет в эту игру, то ничего, дай ей полную свободу. На меня не обращай внимания, я буду проводить время с мистрис Люпекс или мисс Спрюс.

– А как потом я разберусь с мистрис Люпекс? Она страшно сердится, когда Эмилия заговорит со мной. Ты, Джонни, не знаешь, какая это ревнивая женщина.

В этом разговоре Кредль ощущал себя совершенно на своем месте, он чувствовал себя как обычный мужчина. Да, Имс поколотил одного господина, а ему этого еще не удалось, и правда, что Имс, сделавшись личным секретарем, занял высокое место в общественной жизни, но что касается любовной интриги, такой опасной и таинственной – интриги всеобъемлющей, всепоглощающей, – разве в деле подобного рода он не герой? Он дорого, очень дорого поплатился, и карманом, и спокойствием, за одно удовольствие быть в близких отношениях с мистрис Люпекс, но в то же время ему и в голову не приходило, что он платит за это слишком дорого. Есть удовольствия, которые всякому человеку покажутся дорогими, но тем не менее они могут стоить того. Как бы то ни было, поднимаясь по лестнице дома мистрис Ропер, Кредль решился во что бы то ни стало угодить своему приятелю. Интрига таким образом могла сделаться еще таинственнее, еще более всеобъемлющей, и в то же время менее опасной, потому что мистер Люпекс не будет иметь никакого повода к огорчению.