Малый дом в Оллингтоне. Том 2

Доктор продолжал сидеть по одну сторону камина, а Белл по другую – напротив него. Но разговор как-то не вязался.

– Неприятное известие, – сказал доктор, после некоторого молчания.

– Но зато, когда кто из нас захворает, вам недалеко будет ездить.

– Да, понимаю. Это значит, что я не выразил удовольствия, что вы будете находиться вблизи от меня, но признаюсь, это меня нисколько не радует. Я не могу примириться с мыслью, что вы можете жить где-нибудь кроме Оллингтона. В Гествике Дейлы будут совсем не на своем месте.

– Зачем же так думать о Дейлах?

– Что делать! Это, конечно, вроде деспотического закона noblesse oblige[14]. Мне кажется, вы не должны оставлять Оллингтона, пока не потребуют того какие-нибудь важные обстоятельства.

– В том-то и дело, что этого требуют весьма важные обстоятельства.

– О, это другое дело!

И доктор снова замолчал.

– Разве вы никогда не замечали, что мама наша здесь несчастлива? – спросила Белл после довольно продолжительной паузы. – Что касается меня, то я никогда этого не замечала, а теперь мне все ясно.

– Теперь и я понял – ясно, по крайней мере, на что вы намекаете. Она была стеснена в жизни, но примите в расчет, как часто подобное стеснение бывает непременным условием жизни. И все-таки я не думаю, что для вашей матушки это обстоятельство было побудительной причиной к вашему переезду.

– Нет, это делается собственно из-за нас. Стеснение, как вы его называете, огорчает и нас, потому-то мама теперь и руководствуется им. Дядя щедр для нее в отношении денег, но в других отношениях, как, например, в деле чувства, он очень скуп.

– Белл… – сказал доктор и остановился.

Белл взглянула на него, но не отвечала. Доктор постоянно называл ее по имени, и они всегда относились друг к другу как близкие друзья. Сейчас Белл все забыла, кроме этого, и находила удовольствие сидеть и слушать его.

– Я хочу задать вам вопрос, который, может быть, мне не следовало бы, но, пользуясь правом давнишнего знакомства, я говорю с вами, как с сестрой.

– Спрашивайте, что вам угодно, – сказала Белл.

– Не вышло ли тут чего-нибудь из-за вашего кузена Бернарда?

– Да, из-за Бернарда! – воскликнула Белл.

Уже стемнело. А так как у них не было другого света, кроме огня в камине, то Белл была уверена, что Крофтс не мог разглядеть румянца, покрывшего ее лицо, когда имя кузена было упомянуто. Впрочем, если бы в этот момент по всей комнате вдруг разлился дневной свет, то Крофтс вряд ли заметил бы этот румянец, потому что глаза его были пристально устремлены на огонь в камине.

– Да, значит, из-за Бернарда. Не знаю, могу ли я спрашивать об этом?

– Право, не знаю, – отвечала Белл, произнося слова, которые принимали двоякий смысл.

– В Гествике разнесся слух, что вы и он…

– Этот слух неоснователен, – сказала Белл, и совершенно несправедливо. – Если он опять повторится, то, пожалуйста, не верьте ему. Удивляюсь, к чему люди выдумывают подобные вещи.

– Это была бы прекрасная партия, все ваши родные, вероятно, порадовались бы ей.

– Что вы хотите сказать, доктор Крофтс? Как ненавистны для меня слова «прекрасная партия»! В них заключается более людской зависти и злобы, чем во всех прочих словах, вместе взятых. Вам бы тоже хотелось, чтобы я вышла за кузена, собственно, потому, что тогда я жила бы в Большом доме и ездила в карете. Я знаю, что вы нам друг, но мне не нравится такая дружба.

– Мне кажется, что вы меня не так поняли, Белл. Я хочу сказать, что это была бы прекрасная партия только в том случае, если бы вы любили друг друга.

– Нет, я вас правильно поняла. Конечно, партия была бы хорошая, если бы мы любили друг друга. То же самое можно сказать, если бы я любила нашего мясника или булочника. Вы хотели сказать, что состояние Бернарда может служить достаточным поводом, чтобы любить его.

– Не думаю, чтобы в моих словах заключался подобный смысл.

– В таком случае в них не было никакого смысла.

После этих слов наступило молчание, во время которого доктор Крофтс встал с намерением удалиться.

– Вы меня ужасно выбранили, – сказал он с легкой улыбкой. – Впрочем я того заслуживаю за вмешательство…

– Нет, вовсе не за вмешательство.

– За что бы там ни было, во всяком случае, вы должны простить меня перед отъездом.

– Я вас не прощу до тех пор, пока вы не раскаетесь в ваших грехах и дурных помышлениях. Вы скоро сделаетесь таким же злым, как доктор Груфен.

– Неужели?

– Но все же я прощаю вас, вы самый великодушный человек в мире.

– Ну да, конечно. Итак, прощайте!

– Однако, доктор Крофтс, вы не должны полагать, что другие не менее вас преданы земным благам. Вы, кажется, не очень хлопочете о деньгах…

– Напротив, очень хлопочу о них.

– Если бы это была правда, то вы не стали бы ездить сюда бесплатно каждый день.

– Деньги меня весьма интересуют. Я некогда был очень несчастлив из-за невозможности заработать деньги. Деньги – лучший друг человека.

– О, доктор Крофтс!

– Лучший друг, какого только может приобрести человек, разумеется, приобретая честным образом. Женщина едва ли в состоянии представить себе всю горесть, которую испытывает мужчина от недостатка подобного друга.