— Отныне я буду мадам Жерар для всего мира. И никем больше.
Никто с тех пор не называл ее иначе, как этим именем.
Мадам Жерар вспоминала, почти вслух, весь долгий вчерашний день, временами прислушиваясь к фортепианной игре, которой Жерар Жерар развлекал ее. Он сносно играл Скарлатти, чем и успокаивал ее сейчас.
— Скоро ты вернешься к своим адюльтерам, — сказала она ему поверх музыки. — Пока ты обнимаешь прачек и горничных, — она не была уверена, слышит ее муж или нет, — я лишена Малькольма, на которого мне хочется молиться. Все мои любови были такого свойства. Молельного.
Мадам Жерар, никогда не любившая и, возможно, никогда не уважавшая Жерара Жерара, недавно ощутила, что его бесконечная неверность разжигает ее интерес. В последнее время она иногда следовала за ним в такси, разыгрывая внимание и желание. И стоило ей видеть, как Жерар встречает какую-нибудь женщину и быстро уезжает с ней во второсортный отель, как она чувствовала медленное, отдаленное подобие любви, которая должна была полнокровно прийти к ней в тот давний вечер, когда он надел ей на руку кольцо.
Она обратила внимание на животную мощь, приливающую к его рукам на клавишах.
— Музыка, как и все, чего он касается, — произнесла она вслух, но так чтоб он не слышал, — всего лишь увертюра к его мужскому совершенству.
Но одна мысль, которая приходила к ней на ум и прежде того вечера в лагуне, вернулась к ней сейчас с таким пернатым проворством, как у отравленной стрелы, которая на этот раз оставит смертельную метку.
Она никогда не любила Жерара Жерара, а Жерар, разумеется, никогда не любил ее как женщину. Он боготворил ее, утоляя свои аппетиты цветущими телами обычных женщин, но (здесь оперенная стрела страшно просвистела у ее уха) его преклонение лишь росло с годами. Покуда она ставила свечки за молодых людей вроде Малькольма, он всегда держал для нее целый освещенный алтарь. Но с этого дня (тут она почувствовала, как яд стрелы поразил ее) он больше не зажжет в ее здравие ни одной свечи. Последняя спичка уже поднесена к последнему фитилю.
Жерар Жерар больше не любил мадам Жерар.
И в течение считанных дней, или часов, или месяцев, он заберет ее титул: она знала это. У нее не будет имени. Ее заменит другая мадам Жерар.
— Стой! — вдруг провизжала она и запустила в него, еще сидящего за фортепиано, подсвечником.
Он ждал, покраснев от какого-то нового чувства. Подсвечник пролетел в нескольких дюймах от него.
— Ты взял неверную ноту, — объяснила она. Они оба знали, что она лжет, хотя он и правда взял неверную ноту.
Он поднялся без слов, и тогда ее потрясенный рассудок впервые понял, что это наконец произошло.
Он надел пальто, которое носил только по очень важным или коммерческим делам.
— Нет, Жерар, — взмолилась она, и в этот момент оба осознали, что победа навсегда перешла к нему.
— Жерар Жерар! — прокричала она, подойдя к нему.
Теперь он взял ее руки и отвел от себя.
— Не рассчитывай на меня, — произнеся эти слова, он задрожал, потрясенный могуществом собственного отлучения.
— В этот раз я убью себя, — сказала она.
— Это, дитя мое, твой выбор. — Он стоял перед ней как камень и не отрывал глубокого пристального взгляда. Она видела, что он стал гранитом, человеком с новым характером, с новой и полной победой.
— Тебе придется смотреть на то, как я лежу разбитая и окровавленная, — угрожала она, но почти беззвучно; она знала, что он уходит из ее жизни совершенно.
— Мадам Жерар, один раз в жизни вы должны прислушаться к голосу разума, — в конце концов, проговорил он и на мгновение, только на мгновение, отбросил свое тяжелое пальто с цветной шелковой подкладкой, украшенной его именем как гербом.
Ее взгляд упал на яркие золотые буквы его имени. Может быть, она в последний раз увидела, как ее личность растапливается в матрицах этих букв.
— Жерар Жерар, — умоляла она, — я собираюсь покончить с собой.
— Помнишь, твои победы должны оставаться твоими, — он припомнил ей лагуну.
— Это было
— И сейчас, — повелительным голосом сказал Жерар.
— Само собой, я наложу на себя руки не для твоего удовольствия, — начала она.
— Вы вольны делать, что хотите и что должны. Когда я уйду отсюда сегодня, я уйду навсегда.
— Но ведь я всегда побеждаю, — она пусто повторила за ним. — Ты не узнаешь меня? — спросила она с новым отчаянием на лице. — Я — мадам Жерар.
Он шагнул вперед, как актер в затянутой неудачной пьесе, готовящийся произнести речь, с последними слотами которой стремительно упадет занавес.
— Вы больше не мадам Жерар, — сказал он.
Она смотрела на него беззащитно, бессловно, с выражением на лице, какое увидишь у почти всякой женщины, у прачки, уборщицы.
— Вас больше не существует, — сказал он ей.
— Я не… мадам Жерар? — прошептала она.
— Когда я выйду из этого дома, я не вернусь. Я сейчас ухожу, чтобы жениться.
— Вы не можете знать брака, — прокричала она. — Я запрещаю вам, вы все равно не знаете, что это такое.
Она неровно засмеялась, подошла к закрытому бюро, открыла дверцу и, обернувшись с мягким вызовом, выудила маленький пистолет.