Я сделала глоток своего не розового напитка и обнаружила, что больше не чувствую в нем вкус алкоголя. Тогда я мысленно попыталась оценить степень своего опьянения и сравнила ее с тем, сколько еще мне нужно выпить, чтобы за весь оставшийся вечер не расплакаться или же не разразиться неприличным смехом, а, может, и то и другое. Подсчитав, выяснила: очень много.
– Слушай, а у тебя есть какое-нибудь средство от похмелья? – спросила я.
– Да, большой сочный чизбургер и… литр красного «Гаторейда», – пробубнила Табита и, лизнув кончик пальца, принялась собирать им крошки от попкорна. Я закатила глаза.
– Да нет же, ты знаешь, о чем я.
Она лизнула палец, облепленный крошками от попкорна, и покачала головой.
– Для каждого типа оно – свое, – пояснила она. – О каком похмелье идет речь: после виски или текилы? У тебя болит голова, тошнит или… – Она захихикала в совершенно нетипичной для себя манере, а потом устрашающим голосом протянула: – Или
– О боже! – воскликнула я. – У меня нет желания отвечать на этот вопрос.
– Тогда я ничем не могу тебе помочь, – ответила она, давясь от смеха в кулак с попкорном.
Вот так прошли наши последние два часа: мы медленно, но верно напивались, параллельно обсуждая все то, о чем столько времени
– Нет, я не понимаю, – проворчала я. – Вы способны придавать облакам форму членов, становиться невидимыми, распознавать в эссе плагиат и, и… и, возможно,
Табита снова пожала плечами, а потом нахмурила брови.
– Постой, откуда тебе известно про выявление обмана? – Она взглянула на меня и разразилась таким громким смехом, что наш Тор покосился на нас из-за барной стойки. – Айви, да ты вся
– Вот и нет! – На самом деле, да.
Табита опустила пальцы в стакан с водой и брызнула в мою сторону.
– Как ты узнала про плагиат? Признавайся или я окачу тебя водой. – Ее пальцы угрожающе зависли над стаканом.
– Ладно! – сдалась я.
– Что? Я не слышу, когда ты закрываешь руками лицо.
Я надолго припала к своему стакану: сделала большой глоток, отчего подавилась и закашлялась. Потом отпила еще немного.
– Мне рассказал Рахул, – повторила я и, чтобы не заулыбаться, прикусила губу. На этот раз улыбка была настоящей – не той, какой улыбается выдуманная Айви. Она принадлежала Айви, чьей сестре было не все равно и хотелось узнать больше.
– О, да неужели? – ухмыльнулась Табита. Я втянула губы, и ее улыбка сделалась шире. – И когда же
Я продолжала улыбаться, позволяла себе погружаться в это состояние – достаточно глубоко, чтобы наслаждаться происходившим. Но не настолько, чтобы рассказать ей про Рахула. Не настолько, чтобы она узнала: ему нравится несуществующая личность.
– Ну уж нет, я ответила на твой вопрос – теперь твой черед отвечать. Как тебе удается распознавать обман?
Несмотря на то, что Табита закатила глаза, моя уловка все же сработала. Достаточно было небольшого толчка, чтобы разговор от пустой болтовни перешел к рассказу о ее работе. Ее жизни. О том, кто она
Меня бы непременно очаровали ее объяснения, если бы я хоть немного их понимала: она очень часто употребляла слово «переплетение». Поэтому я, пользуясь случаем, принялась разглядывать ее. Я никогда раньше не видела, как она рассказывает про магию – по крайней мере, с таким пылом. Я всегда вылетала из комнаты или просто уходила в себя, стоило ей завести разговор на эту тему. Всем своим видом отчетливо показывала:
А теперь обнаружила: когда она говорила про магию, ее лицо сияло. Она оживала. Сестра стащила с соседних столиков солонки, чтобы продемонстрировать мне, как разные части заклинания взаимодействуют между собой. Она немного затронула теоремы и сферы их применения, а после вернулась к тому, что изначально хотела рассказать.
– Видишь ли, Брессом предположил, будто бумага обладает памятью, тогда Девитт решил провести небольшой эксперимент с памятью
– Думаешь, это как-то связано с книгами из библиотеки? – перебила я.
Она наградила меня пронзительным взглядом, который невозможно было разгадать. Затем встряхнула головой.
– Нет. – И продолжила говорить о Брессоме и Девитте, об их длящейся всю жизнь вражде и о публикации их полемики.