Мадам Мидас

– Зуб болит, – проворчала Топси глубоким басом. Она унаследовала бульдожьи черты своего почившего, глубоко оплакиваемого отца, и такое ворчание отлично ей подходило. – На прошлой неделе я выдернула пару зубов, а теперь начал болеть еще один.

– Попробуй печеный инжир, Топси, дорогая, – предложила ей мать, которая допила горячую воду и жадно смотрела на чайник, явно желая добавки.

– Это зубная боль, – проворчала в ответ Топси, – а не флюс.

Средство, которое предложила миссис Палчоп, годилось для последнего из перечисленных недугов.

– Вы, во всяком случае, в полном порядке, – жизнерадостно обратилась Китти к Анне.

Но Анна решительно отказалась считать себя в добром здравии.

– Полагаю, у меня вот-вот заболит спина, – мрачно сказала она, кладя руку на поясницу. – Мне придется приложить на ночь припарку из льняного семени, чтобы вытянуть простуду.

И она уныло застонала. Ее мать и сестра, услышав знакомый звук, застонали в ответ, так что получился настоящий хор, и Китти почувствовала, что ее тоже тянет застонать – из сочувствия к ним.

– Мистер Ванделуп сегодня вечером придет на ужин, – застенчиво сказала она миссис Палчоп.

– Какая неожиданность, мой милый ангел, – негодующе сказала сия леди, поднимаясь и глядя на хорошенькую девушку, сделавшуюся теперь такой бледной и печальной. – Раз в столетие он является домой… Оставляя тебя хандрить дома, как котенка с разбитым сердцем в ящике с углем. Ах, если б только у него была печень, это научило бы его манерам!

Стоны согласия донеслись от обеих мисс Палчоп, которые имели печень и всегда сражались с нею.

– И что, мой заброшенный херувим, – спросила миссис Палчоп, подходя к зеркалу, висевшему на кухне, чтобы все трое членов семьи могли разглядывать в него свои языки, – что мне подать вам на ужин?

Китти предложила дичь, макароны с сыром и фрукты на десерт. Это меню так подействовало на семью, что все они застонали в унисон.

– Макароны с сыром, – проворчала Топси; голос ее поднимался как будто от самых пробковых подошв, которые она носила, чтобы ноги были сухими. – Они лучше всего способствуют разлитию желчи. Я видеть их не могу!

– Ах, ты всего лишь слабая девушка, – заметила миссис Палчоп. – А мужчины настолько упрямы, что готовы глотать кирпичи, как страусы, лишь бы не выдать, что это приносит им вред. У вас будет вкусный ужин, миссис Ванделуп, хотя не могу отрицать, что он и вправду будет способствовать разлитию желчи.

Предупрежденная таким образом, Китти вернулась в свою комнату и занялась собой, чтобы понравиться Гастону, когда тот придет.

Бедняжка! Теперь он так редко являлся домой ужинать, что его визит она расценивала как пикник.

Китти надела симпатичное белое платье и повязала вокруг талии голубой кушак, чтобы выглядеть так же, как в тот день, когда он увидел ее впервые. Но теперь ее лицо было утомленным и бледным. Девушка смотрела на себя в зеркало и жалела, что у нее нет румян – они придали бы ее щекам немножко краски.

Китти попыталась улыбнуться бледному отражению своей прежней веселой улыбкой, но эта попытка оказалась тщетной, и девушка ударилась в слезы.

К шести часам ужин был готов. Убедившись, что всё в полном порядке, Китти вышла на улицу высматривать Гастона.

Улицу озарял слабый теплый свет, небо имело бледно-опаловый оттенок. Ветерок, прилетавший из сада, доносил сюда аромат цветов, напомнив Китти о саде миссис Вилльерс в Балларате. О, те невинные дни! Вернутся ли они когда-нибудь? Увы! Китти знала, что не вернутся – тонкое ощущение юности оставило ее навсегда. Девушка, которая сейчас прислонялась к стене дома, склонив на руку золотистую голову, знала, что случившаяся с ней перемена – это переход от юности к зрелости.

Внезапно она услышала стук колес и очнулась от задумчивости. У ворот уже стоял двухколесный кеб, и Ванделуп на тротуаре расплачивался с кучером. Китти услышала, как ее возлюбленный велит кебмену заехать за ним в восемь часов, и сердце ее упало при мысли о том, что через два часа Гастон снова исчезнет.

Кеб отъехал. Китти стояла у веранды, безучастная и молчаливая, ожидая Ванделупа, который медленно пошел по дорожке, держа одну руку в кармане брюк. Француз был в вечернем костюме, и, поскольку вечер был теплым, без пальто. В темном одеянии, высокий и стройный, он шагал по дорожке, весело помахивая тростью.

– Ну, Крошка, – жизнерадостно сказал Гастон, нагнувшись и поцеловав ее, – я вижу, ты здесь. Надеюсь, ты приготовила для меня вкусный ужин?

– О да, – ответила Китти, попытавшись улыбнуться, и пошла рядом с ним к дому. – Я поговорила с миссис Палчоп, и та приготовила кое-что особенное.

– И как поживает эта ходячая больница? – спросил Ванделуп, небрежно снимая шляпу. – Полагаю, больна, как обычно.

– Так она говорит, – со смехом ответила Китти, вложив ладонь в его руку и входя в комнату. – Она всегда больна.

– О, Крошка, сегодня ты выглядишь очаровательно, – сказал Ванделуп, держа ее на расстоянии вытянутой руки. – Совсем как в прежние времена!