Лжедимитрий

Несколько в стороне стоит кардинал Бернард Мацевский, а с ним два прелата в богатейшем церковном облачении. За ним — толпа других церковников в блестящих мишурным золотом и серебром стихарях. Светло, парадно, торжественно! Внушительные минуты, внушительное ожидание: эти минуты, может быть, сделают то, что все Московское царство с его богатствами и неисчислимыми табунами москалей-схизматиков можно будет к рукам прибрать во славу католической церкви и золотой вольности польской. Такая мысль написана на этих лицах, светится в очах.

Вдруг в дверях показалась московская фигура. Кто это? Да это тот подьячий, который еще при Борисе оглашал с Лобного места анафему Гришке Отрепьеву, который потом читал смертный приговор Шуйскому, подьячий или дьяк с орлиным пером за ухом — это знаменитый дьяк Афанасий Власьев, делец старого закала, вроде дьяка Алмаза Ивановича, который мог какое угодно дело запутать так, что его на семи вселенских соборах не распутать, и всякую дьявольскую путаницу распутать, один из тех дьяков-дипломатов, политическое — московское — упрямство которых пушкой прошибить нельзя было. Об этом же дьяке, Власьеве, рассказывали следующее. Еще при Грозном Власьеву, бывшему тогда еще не в важных должностях, выпало на долю одно из самых щекотливых дипломатических поручений — встретить какого-нибудь дипломатического посла. Тут вся трудность дипломатии заключалась в том, чтоб своим поведением не умалить величия своего царя. Для этого, когда встречают посла хоть бы зимой, в пути, в санях, то достоинство государей требовало, чтоб и приезжий посол, и встречающий его боярин или дьяк вышли из саней и ступили ногами на землю оба в один и тот же момент, ни тот ни секундой не раньше, ни этот ни секундой не позже. Кто раньше касался земли, тот унижал величие своего государя, кто позже — тот возвышал… Хитрый Власьев прибегнул к такой гениальной дипломатической увертке: когда он съехался с каким-то «честнейшего чину рычардом подвязочным», то есть с кавалером ордена Подвязки, и когда и этого «рычарда» и продувного Власьева холопы высаживали под руки из саней в один и тот же момент, то «рычард» успел ногами коснуться земли, а бестия Власьев на секунду поджал ноги и подрыгал ими в воздухе, желая показать чужому послу, что дипломатическое поле битвы осталось за ним и он возвысил честь своего государя и народа. Этот дипломатический coup d’ètat[1] очень понравился Грозному, и Власьев пошел в гору.

Так вот, этот-то Власьев вступил теперь в королевскую палату, представляя из себя и посла и одновременно особу царя Димитрия; как жениха Марины. За ним холопы несли шелковый ковер — под ноги жениху и невесте.

Власьев, видя, что король сидит в шапке и важно надувшись, сам надулся еще пуще, так что его московское пузо выпятилось еще больше, чем королевское, и, таким образом возвысив величие своего царя превыше величия королишки «Жигимонтишки», произнес, словно протодьякон с амвона:

— Божиею милостию, мы, великий государь цесарь и великий князь Димитрий Иванович, всеа Русии самодержец, били челом и просили благословения у матери нашей великой государыни, чтобы она дозволила нам, великому государю, соединиться законным браком, ради потомства нашего цесарскаго рода, и пожелали мы, великий государь, взять себе супругою, великою государынею в наших православных государствах, дочь сендомирскаго воеводы Юрия Мнишка, для того — как мы находились в ваших государствах, и пан воевода сендомирский нашему цесарскому величеству оказал великие услуги и усердие и нам, великому государю, служил. И ты бы, король Жигимонт, брат наш и сосед и приятель, поволил бы сендомирскому воеводе и его дочери ехать к нашему цесарскому величеству, и для братской любви сам бы ты, король Жигимонт, был у нашего цесарского величества в Московском государстве.

Высокомерная речь Власьева, видимо, не понравилась королю; но делать было нечего — пришлось уступить московскому медведю. Да и панна королевна надула губки: ей бы так самой хотелось быть на месте этой девчонки Марыски, которая только тем и взяла, что у нее кокетливая рожица да хорошенькие глазки. Вот невидаль! А панны королевны вид величественнее, а какая ножка!.. В ее башмачок входит только полбокала венгржина — а он предпочел эту девчонку, неотесанный москаль…