Лукавый взор

– Разве ты сам только чудом не стал ее жертвой? – слабо улыбнулся Чернышев. – И разве же не насторожился, как зверь, в предчувствии лесного пожара? Эта война уже начинается – тайная, не явная, подобно огоньку, который разгорается на высохшем торфяном болоте. Сначала слышен только запах дыма, потом он осторожно, тихонько прорывается наружу, сначала тонкими струйками, похожими на призрачных змеек… затем глаза этих змеек начинают сверкать все ярче и ярче – и наконец огненный клуб вздымается над землей и расползается по сторонам, поглощая все вокруг. Так постепенно народы Европы – и побежденные, и те, кто был с нами союзниками, – будут поглощены ненавистью к нам, великодушным победителям. Вряд ли скоро Европа решится огнем и мечом воевать с нами вновь. Сначала разразится словесная и печатная вражда. Все пойдет в ход, в том числе и клевета. Можете не сомневаться: скоро они в своей прессе припомнят нам, как варвары, скифы, славяне унизили образованных и утонченных галлов! Нам нужны будут здесь люди, которые смогут предупреждать гнусные клеветнические выходки против нас, опровергать злобные выдумки в печати, проникать в замыслы врага и расстраивать их… Тайные люди. Тайные солдаты России. Как они будут нам нужны!

Чернышев умолк, потом улыбнулся и шутливо подтолкнул Сеславина:

– А теперь пора нам с Александром Никитичем и честь знать, ведь совсем заговорил я вас, господа! Больная тема, уж не взыщите…

Троекратно расцеловавшись с молодым гусаром, Чернышев и Сеславин ушли, а Державин потом долго не мог уснуть, вспоминая и этот разговор с начальством, и прощание с Ругожицким, и, конечно, явление Дмитрия Видова.

Кто же это такой – Жан-Пьер Араго, и почему Державин непременно должен о нем узнать?..

Ему предстояло получить ответ на этот вопрос через несколько месяцев – и не во Франции!

* * *

6 апреля французский сенат провозгласил реставрацию Бурбонов. 3 мая новый король Людовик XVIII торжественно въехал в Париж. 18 мая король и союзные монархи заключили мир.

Сумской полк через Лонжюмо, Версаль и Сен-Жермен был направлен в Понтуаз на отдых. Простояв там неделю, гусары отправились походным порядком на родину. В их числе находился уже вполне выздоровевший Державин.

13 апреля полку были пожалованы Георгиевские трубы[123] с надписью на лентах: «Сумскому полку за отличие при поражении и изгнании неприятеля за пределы России в 1812 году», а также Георгиевский штандарт с надписью «В воздаяние отличных подвигов, оказанных в благополучно оконченную кампанию 1814 года».

Во Франции окончательно воцарился мир, и все заставы вокруг столицы были переданы под контроль национальной гвардии. 30 мая по бульварам потянулась нескончаемая цепь австрийских фургонов и всадников, покидавших Париж. За ними маршировали пруссаки, а русские войска замыкали ряды уходящих с миром союзников и прикрывали их тылы.

Терпентин и наборная верстатка Париж, 1832 год

Дверь в погреб тоже оказалась открыта. То есть со стороны могло показаться, что она плотно заперта, однако, когда Араго осторожно потянул ручку, створка тихонько, без скрипа, пошла на него. И тотчас он понял почему: в эту дверь был вставлен такой же замок, как в редакции «Бульвардье»: «старонемецкий» самозахлопывающийся. Тот, кто недавно заходил в погреб, дверь-то прикрыл, однако ключ, оставшийся в замке, пережал ригели и не дал им войти в пазы, то есть не позволил двери захлопнуться.

Почему этот неизвестный не запер дверь? По рассеянности? Или потому что должен был вот-вот вернуться?

А может быть, он все еще в погребе?

Араго огляделся в десятый, наверное, раз. Двор безлюден, вокруг темно и тихо, только из серого особняка доносятся звуки прекрасной мелодии. Кто-то играл на рояле. Араго узнал «Полонез ля-минор» (или, по-польски, «Пожегнанье отчизны»[124]) Михаила Клеофаса Огинского, написанный, когда молодой композитор покинул Речь Посполитую после подавления российскими войсками восстания под предводительством Тадеуша Косцюшко. В этом восстании Михаил Клеофас принимал самое активное участие, что не помешало ему потом перейти на службу к императору Александру и даже сделаться в 1810–1812 годах его доверенным лицом. Впрочем, это оказалось вполне в стиле такой же катахрезы, как то, что Огинского обучал музыке Осип Козловский, автор знаменитого марша «Гром победы, раздавайся!», ставшего неофициальным российским национальным гимном на рубеже веков. Возможно, конечно, Козловскому не слишком нравились слова, написанные на его музыку Гавриилом Романовичем Державиным, призывавшим: «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!», но что он мог поделать со свершившимся фактом? И если бы не было этих слов, разве стал бы его марш столь популярным в России?..

Араго выбросил из головы досужие размышления, вошел в погреб и прислушался. Вдруг так зачесалось в носу, что он с трудом сдержал громкое чихание, но все-таки какой-то звук из носа все же вырвался. Впрочем, в темноте, окружающей его, ничто не шевельнулось. Похоже, здесь все-таки никого нет. Или кто-то есть, но затаился?