Лукавый Шаолинь

И я билась. Как сумасшедшая, не замечая разбитого в кровь лица, я шла как танк на Бранимира. Он бил, не жалея и не делая скидок. Тот самый человек, который хотел сделать меня своей женой, превратил мои ноги в месиво из синяков. Тот человек, который нежно целовал мои губы, сейчас бил их прямым ударом. Если я пропущу хоть один апперкот в живот, неизвестно, смогу ли стать матерью. И я уворачивалась и била, била и уворачивалась, а огонь сжигал меня дотла.

И вдруг Бранимир сдался!!!

— Уберите ее от меня! Уберите от меня эту разбушевавшуюся тварь. Эй! Люди!

Рукопашники не двинулись с места. Тихо… Даже можно услышать собственное дыхание.

Яр подбежал ко мне и обнял за плечи. В его медвежьих объятьях я размякла и зарыдала.

— Люди! Радомировцы! Среди нас — предатель! Эта проститутка (я показала на Подружку Сталкер) спит с моим мужчиной, тренером Бранимиром.

— Да ты с ума сошла, — закричала Таня, — я с ним даже не разговаривала никогда.

Но меня уже несло дальше.

— Потому что вы были знакомы раньше. Ты — ведьма!

Я подошла к ней и так двинула кулаком в живот, что девушка упала.

Прости, Подружка Сталкер! Но я должна сохранить свою любовь, или мне незачем будет жить. Во мне почти не осталось света.

— Чем ты докажешь свое обвинение? — спросил Владимир.

— А разве вам мало моего слова? — я взглянула в глаза старому тренеру. На Подружку Сталкер, которая лежала на полу, захлебываясь слезами, я не смотрела. На Бранимира тоже. Тот молчал. Я пнула плачущую Таню и вызывающе оглядела свой клуб.

— Или она, или я.

— Ты знаешь ответ, — устало сказал Владимир, — конечно, ты.

Он протянул руку Подружке и помог ей встать.

— Ты оскорбила девушку из нашего клуба, а значит, ты оскорбила весь клуб. Уходи от нас.

— Это месть… Она невиновна… — прошептал Яр. — Танюша, держись. У тебя большие способности, не уходи из мира боевых искусств. Найди другой клуб. Может статься, что Элю саму отсюда поганой метлой… Да она не виновата. Она — не злая. Она несчастная очень…

— Эля заплатит за это. А я стану лучшей, клянусь, — прошептала Подружка Сталкер.

И, развернувшись, ушла.

А я смотрела ей вслед и сжимала подаренный талисман. А затем вспомнила, как меня саму выгоняли из «Бастиона» только за то, что слишком много знала о Грине. Вспомнила свое горе и свою боль. И была готова бежать за Таней, встать перед ней на колени, вымолить прощение… Но тут ко мне подошел Бранимир и сказал:

— Всю следующую тренировку будешь ползать, тварь.

Я легонько поцеловала его в губы. Тренер не отстранился. Так мы стояли и целовались под взгляды ребят, полные восхищения и отвращения.

— Дьявольская пара, — сказал Тор.

А я подумала, что любовь порабощает. Меня она и вовсе превратила в чудовище.

Писательница Алина Воронина с удивлением смотрит на меня. Затем уточняет, действительно ли я считаю свое нездоровое чувство к тренеру любовью. А я не знаю ответа… Наверное, нет. Это не было Любовью. Это было Притяжением.

Всю следующую тренировку я, как и сказал Бранимир, ползала по залу.

31

Так прошли осенние месяцы. На снежном коне прискакал декабрь, а с ним и Солнцеворот. Мои отношения со Бранимиром по-прежнему напоминали американские горки. Он был агрессивен на тренировках и удивительно нежен после. Как я все это терпела? В глубине души я ловила кайф от контрастов: любовь — ненависть, грубость — нежность, унижение — и почти преклонение перед моим даром. Почему же я не могла найти в себе сил уйти? Просто уйти?

В силу своего инфантилизма я поздно повзрослела. Поэтому мое первое чувство было таким неистовым и болезненным. Кроме того, меня держало тщеславие — я мечтала стать бойцом. И решила бороться за свою любовь и свой клуб до конца.

Двадцать второе декабря весь «Радомир» отмечал Солнцестояние и Коловрат. Ночь достигла своего пика, и тьма спустилась на мою душу. Я была готова на все. Нечто злое поселилось в моей душе, и оно искало выхода. Мы собрались всем клубом в Заповедном лесу с прекрасным видом на Двойные горы. Развели костер, и сразу стало уютно и тепло, но я была печальной. Я вспоминала свой религиозный экстаз на Перун-Дане. Торжество жизни. Ощущение, что твой Шаолинь близок. А в тот холодный декабрьский день я не испытывала ничего, кроме ненависти и злобы.

А потом пустили по кругу братину с квасом во славу Перуна. И мне стало легче. Я, наконец, почувствовала единство со своим клубом. Мы стали одним целым. И я увидела на их лицах тот самое воодушевление, что и на Перун-Дане. Я стала молиться, и молилась не мертвому идолу, а живому Богу.

Мы ели гречневую кашу с мясом. Снег падал в миски. Но я смеялась. Каша со снегом. Я смеялась от смутного предчувствия счастья. А снег все падал. Я кружилась, падала, снова вставала и смеялась, смеялась… Меня просто колотило от религиозного экстаза, смешанного с любовью к природе.

Вскоре за мной пришел Бранимир.

— Эля, пора биться. Идем. Тебя все ждут.