Лукавый Шаолинь

— Что ты сказала тварь? — закричал Бранимир и крепко схватил меня за талию, наклонил вниз, через перила моста… Хорошо так наклонил. Перед глазами запрыгали мушки.

Еще чуть-чуть и я полечу в холодную воду.

И все бы закончилось.

Сначала я сопротивлялась, пыталась защититься. А потом подумала: «Зачем? Зачем мне жить без его любви? И воином не стала». Я расслабилась и покорилась. Бранимир удручающе медленно толкал меня к смерти. Но упорно, преодолевая сантиметр за сантиметром.

Вдруг меня втащили одним мощным рывком! Какой-то парень в зеленоватом плаще с капюшоном, смутно знакомый. Я недоуменно смотрела на своего спасителя.

— Ты что, чувак, с ума сошел? Ты же ее чуть не убил! — и он ударил Бранимира кулаком по лицу. Тот не увернулся, и по его лицу потекла струйка крови. Тренер спокойно взял меня за руку, и мы вернулись в клуб.

И вдруг я зарыдала так горько, что ко мне сбежались все радомировцы. Так я еще не плакала. Ребята обступили меня и с беспокойством заглядывали мне в глаза. Бранимир попытался обнять меня, но я его оттолкнула. Тогда он отошел.

Лишь Яр смог заставить меня встать и отвел в тренерскую. Налил чаю с душицей.

— Этот подонок совсем с ума сошел. Чуть меня не прикончил. Хотел бросить в реку!

Яр покачал головой:

— Что ты, что ты, Бранимир никогда бы не убил кого-либо. Он — не самый плохой человек, пусть и одержимый определенными идеями. Мне кажется, после смерти Елены у Брана развилась мания преследования. Боится, что на тебя нападет маньяк или грабитель, а его рядом не окажется. Вот и тренирует всеми силами. Ленку он не смог уберечь… И винит себя, уверен. Я понимаю, как тебе тяжело. Но пойми и ты: Бранимир тебя искренне любит. Пусть и несколько неестественной любовью. И так же искренне хочет научить славяно-горицкой борьбе. Пусть его методы жестоки, но он желает тебе добра. Помирись с ним. Надо только чуть-чуть потерпеть. Ты сильная, справишься…

Я последовала его совету, и целых две недели была счастлива.

Бранимир был на удивление лаковым и внимательным, и даже почти не орал на меня на тренировке. И от этого луча солнца я смеялась и была самой счастливой.

Тренер сдержал свое обещание и избегал любых прикосновений. Иногда он бывал очень принципиален. Но я этого даже не заметила, так была довольна его добротой и хорошим настроением.

Но вскоре я поняла, насколько зыбки эти изменения. Я не смогла сделать акробатическое упражнение «крест», и Бранимир мне этого не простил. Он снова начал унижать и оскорблять. Я отвечала ему тем же.

Я становилась такой же жестокой, как и он.

— Тупица! — кричал тренер.

— Урод! — отвечала ему я.

— Неуклюжая корова!

— Горе— тренеришка! Это ты не способен ничему научить. Не отомщу я за твою Елену. Ха-ха!

— Стерва, по больному бьешь…

Ребята вздрагивали от нашего крика, но молчали. Он постоянно твердил мне, что я ничего не добьюсь в боевых искусствах, а я назло ему мечтала о воинской славе. Я была готова на все даже ради посредственных успехов. Но не было и их.

Умом я понимала, что Бранимир — не враг. Что он искренне хочет передать боевые знания и навыки. Что сам верит в действенность своих методов — крика и унижения. Но все мое существо бунтовало против его жестокости, я возненавидела того, кого так сильно любила.

Владимир и Яр были другими. Они никогда не унижали своих учеников, относились к ним как к своим младшим братьям и сестрам, недаром «Радомир» славился своей теплой атмосферой.

Но однажды я не выдержала. Я решила расстаться с Бранимиром и уйти из клуба. Тренер спокойно выслушал, скрестив руки на груди. И сказал, что мои слова будут иметь цену только в светлой зоне.

Но, замирая от экстаза рядом с серебряной церковью, я не смогла их повторить.

— Тебе нужны эти тренировки, — негромко проговорил Бранимир. Его пальцы дрожали от наслаждения. — Без бойцовских навыков и без моей помощи ты никогда не разовьешь свой дар. Так и останешься убогой аномалией. Надо идти дальше. Ты должна стать воином, должна растянуть купол добра и света над Вереной. Помни, я тебя люблю. И буду любить.

Я кивнула и согласилась. Да только скоро нечего будет отдавать людям, потому что во мне самой с каждым днем оставалось все меньше света и добра. Бранимир выжигал их каленым железом презрения.

30

Шли месяцы. Я становилась все более озлобленной. Мне нравилась рисовать Бранимира и втыкать в него иголки. Я стала часто болеть и пропускать занятия. А светлые зоны высасывали последние силы. Тренер на меня кричал, но я пропускала его ругань мимо ушей.

Нет, он не был зверем, не думайте! Иногда он меня ласкал, дарил подарки, водил по кофейням. Я воспринимала эти знаки внимания с неподдельным недоумением, что расстраивало Бранимира.

— Ну почему ты меня боишься? — спрашивал он. — Я же тебя люблю…

Я тоже его сильно любила, со всей страстью девятнадцати лет. Удивительно, как же можно ненавидеть человека и обожать его до безумия? Да и вечные тайны стояли между нами. Я оберегала свои чувства и пыталась убедить Бранимира перестать меня мучить на тренировках. А также устроить перерыв в работе над светлыми зонами. Он оставался глух.