Разве ты не видел, каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны ‹…›?
Лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет.
Мера ‹…› ближе к воздержанию и, может быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем сохранять умеренность.
То, что было философией, становится филологией.
Сама старость есть неизлечимая болезнь.
Из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет лишь траву, собака – зайца, аист – ящерицу.
Человек зорче в чужих делах, чем в своих.
«Жизнь ему в тягость». – Не спорю, а кому она не в тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь.
Владеть собой – наивысшая власть.
Речь – убранство души.
С тех пор как они [деньги] в чести, ничему больше нет заслуженной чести: делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем не «какова вещь», а «какова цена?».
Всем кажется лучшим то, от чего отказались.
Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. ‹…› «Не хотим» – вот причина; «не можем» – только предлог.
Тебе кажется высоким то, от чего ты далеко, а взойди наверх – и оно окажется низким. Пусть я буду лжецом, если тебе и тогда не захочется взойти выше: то, что ты считал вершиной, – только ступенька.
Деньги никого не сделали богатыми – наоборот, каждого они делают еще жаднее до денег.
Необходимое не приедается.
Расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не умеющим беречь – разница огромная.
Великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. ‹…› Порой о человеке, с которым виделись вчера, по праву можно спросить: «Кто это?»
Даже бессловесным и тупым скотам, как бы ни были они неуклюжи во всем прочем, хватает ловкости и вниманья, чтобы жить. ‹…› Даже те из них, что для других бесполезны, для своей цели ничего не упустят.
Только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны.
Тут испустил он дух и перестал притворяться живым.
Нигде в мире мы не найдем чужой нам страны; отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу.
Гай Цезарь [Калигула], которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший 10 миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.
Никто не может быть презираем другими до тех пор, пока он не научился презирать самого себя.
Нельзя найти такого несчастного дома, который не имел бы утешения, видя другой дом, еще более несчастный.
Никому не дано счастья – безнаказанно родиться.
Ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас несправедливыми к оставшемуся.
Смерть – лучшее изобретение природы.
Ничто так не обманчиво, как жизнь; ‹…› поистине, ее не принял бы никто, если бы не получил против воли.
Если рост прекратился, близок конец.
Ничто не вечно, немногое долговечно, ‹…› конец у вещей различный, но все, что имеет начало, имеет и конец.