Лучшие мысли и изречения древних в одном томе

«Письма к Луцилию», 83, 14

Опьяненье – не что иное, как добровольное безумье. Продли это состояние на несколько дней – кто усомнится, что человек сошел с ума? Но и так безумье не меньше, а только короче.

«Письма к Луцилию», 83, 18

Велика ли слава – много в себя вмещать? Когда первенство почти что у тебя в руках, и спящие вповалку или блюющие сотрапезники не в силах поднимать с тобою кубки, когда из всего застолья на ногах стоишь ты один, когда ты всех одолел блистательной доблестью и никто не смог вместить больше вина, чем ты, – все равно тебя побеждает бочка.

«Письма к Луцилию», 83, 24

Напившись вином, он [Марк Антоний] жаждал крови. Мерзко было то, что он пьянел, когда творил все это, но еще мерзостнее то, что он творил все это пьяным.

«Письма к Луцилию», 83, 25

Так называемые наслаждения, едва перейдут меру, становятся муками.

«Письма к Луцилию», 83, 27

Тот, кому завидуют, завидует тоже.

«Письма к Луцилию», 84, 11

На чьей земле ты поселенец? Если все будет с тобою благополучно – у собственного наследника.

«Письма к Луцилию», 88, 12

Стремиться знать больше, чем требуется, – это тоже род невоздержности. ‹…› Заучив лишнее, ‹…› из-за этого неспособны выучить необходимое.

«Письма к Луцилию», 88, 36–37

[В нынешних] книгах исследуется, ‹…› кто истинная мать Энея, ‹…› чему больше предавался Анакреонт, похоти или пьянству, ‹…› была ли Сафо продажной распутницей, и прочие вещи, которые, знай мы их, следовало бы забыть.

«Письма к Луцилию», 88, 37

Все ‹…› познается легче, если ‹…› расчленено на части не слишком мелкие ‹…›. У чрезмерной дробности тот же порок, что у нерасчлененности. Что измельчено в пыль, то лишено порядка.

«Письма к Луцилию», 89, 3

Вы [чревоугодники] несчастны, ибо ‹…› голод ваш больше вашей же утробы!

«Письма к Луцилию», 89, 22

Говори ‹…›, чтобы ‹…› услышать и самому; пиши, чтобы самому читать, когда пишешь.

«Письма к Луцилию», 89, 23

Самый счастливый – тот, кому не нужно счастье, самый полновластный – тот, кто властвует собою.

«Письма к Луцилию», 90, 34

Природа не дает добродетели: достичь ее – это искусство. ‹…› [Древние] были невинны по неведенью; а это большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.

«Письма к Луцилию», 90, 44, 46

Безопасного времени нет. В разгаре наслаждений зарождаются причины боли; в мирную пору начинается война.

«Письма к Луцилию», 91, 5

Судьба городов, как и судьба людей, вертится колесом.

«Письма к Луцилию», 91, 7

Беда не так велика, как гласят о ней слухи.

«Письма к Луцилию», 91, 9

Прах всех уравнивает: рождаемся мы неравными, умираем равными.

«Письма к Луцилию», 91, 16

Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны.

«Письма к Луцилию», 91, 21

Наслажденье – это благо для скотов.

«Письма к Луцилию», 92, 6

Наполнять надо душу, а не мошну.

«Письма к Луцилию», 92, 31

Много ли радости прожить восемьдесят лет в праздности? ‹…› Прожил восемьдесят лет! Но дело-то в том, с какого дня считать его мертвым.

«Письма к Луцилию», 93, 3

По-твоему, счастливее тот, кого убивают в день [гладиаторских] игр на закате, а не в полдень? Или, ты думаешь, кто-нибудь так по-глупому жаден к жизни, что предпочтет быть зарезанным в раздевалке, а не на арене? Не с таким уж большим разрывом обгоняем мы друг друга; смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым.

«Письма к Луцилию», 93, 12

Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что толпа наделяет ими каждого.

«Письма к Луцилию», 94, 54

Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. ‹…› Он идет дальше океана, дальше солнца. ‹…› Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья – на дне.

«Письма к Луцилию», 94, 62–63

Не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.

«Письма к Луцилию», 94, 67

Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.

«Письма к Луцилию», 94, 69

Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.

«Письма к Луцилию», 94, 73

Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.

«Письма к Луцилию», 95, 2

Войны ‹…› – это прославляемое злодейство.

«Письма к Луцилию», 95, 30