Этот страдает от того, что у него есть дети, тот – что потерял детей: слезы у нас иссякнут скорее, чем повод для печали.
Природа ‹…› пожелала, чтобы первым плачем был плач при рождении человека.
Цезарю [т. е. императору], которому все позволено, по тем же причинам многое не позволено. ‹…› Он себе уже не принадлежит, и подобно звездам, без отдыха совершающим свой путь, ему никогда не дозволяется ни остановиться, ни делать что-либо для себя.
Каждый в свое время, но все мы направляемся в одно и то же место.
Доля утешения: разделить свою скорбь со многими.
Не чувствовать своего горя – не свойственно человеку, а не перенести его – недостойно мужа.
Не может заниматься чужим утешением тот, кого осаждают собственные несчастья.
Сенека Старший
Бесчеловечно не протянуть руку помощи падающему.
Любовь легче умертвить, чем умерить.
* Друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на которые они укажут. Он согласился, при условии сохранить три, на которые укажет он. Стихи, которые они предложили для исключения, а Овидий для сохранения, оказались одни и те же.
Женщина может сохранить лишь ту тайну, которой она не знает.
Рождаемся мы одинаково, умираем по-разному.
Роскоши не хватает многого, жадности – всего.
Уметь говорить [для оратора] менее важное достоинство, нежели уметь остановиться.
Молчание равносильно признанию.
Изучи лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке.
Никогда подражателю не сравниться со своим образцом. ‹…› Копия всегда ниже оригинала.
* Марку Антонию Цицерон не враг, а угрызение совести.
Тацит
Деяния Тиберия и Гая [Калигулы], а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из страха перед ними были излагаемы лживо, а когда их не стало – под воздействием оставленной ими по себе еще свежей ненависти.
Без гнева и пристрастия.
Единожды потрясенные души легко склоняются к суевериям.
Со временем [дурные] толки теряют свою остроту, а побороть свежую ненависть чаще всего не под силу и людям, ни в чем не повинным.
Громче всех оплакивают смерть Германика те, кто наиболее обрадован ею.
Превознося старину, мы недостаточно любопытны к недавнему прошлому.
Правители смертны – государство вечно.
Большие события всегда остаются загадочными, ибо одни, что бы им ни довелось слышать, принимают это за достоверное, тогда как другие считают истину вымыслом, а потомство еще больше преувеличивает и то и другое.
Больше всего законов было издано в дни наибольшей смуты в республике.
Я считаю главнейшей обязанностью анналов сохранить память о проявлениях добродетели и противопоставить бесчестным словам и делам устрашение позором в потомстве.
Медленно, но зато верно.
* Страх ослабляет даже искушенное красноречие.
Во главе погребальной процессии несли изображения двенадцати знатнейших родов ‹…›. Но ярче всех блистали Кассий и Брут – именно потому, что их изображений не было видно.
В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно.