Лжет общий голос невежд, утверждающих, будто «самое лучшее – умереть своей смертью». Чужой смертью никто не умирает.
Жизнь не всегда тем лучше, чем дольше, но смерть всегда чем дольше, тем хуже.
Лучшее из устроенного вечным законом – то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество – прочь из жизни.
В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит. ‹…› Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится – можешь вернуться туда, откуда пришел.
Самая грязная смерть предпочтительней самого чистого рабства.
Кто не знает, в какую гавань плыть, для того нет попутного ветра.
Немалая часть успеха – желание преуспеть.
Не бывает так, чтобы не возникали все новые дела, – мы сами сеем их, так что из одного вырастает несколько. ‹…› Нужно сопротивляться делам и не распределять их, а устранять.
Как распрямляется сжатое силой, так возвращается к своему началу все, что не движется непрерывно вперед.
Не так радостно видеть многих у себя за спиной, как горько глядеть хоть на одного, бегущего впереди.
Боги не привередливы и не завистливы; они пускают к себе и протягивают руку поднимающимся. Ты удивляешься, что человек идет к богам? Но и бог приходит к людям и даже – чего уж больше? – входит в людей.
Мы сетуем, что все достается нам и не всегда, и помалу, и не наверняка, и ненадолго. Поэтому ни жить, ни умирать мы не хотим: жизнь нам ненавистна, смерть страшна.
Немногим удается мягко сложить с плеч бремя счастья; большинство падает вместе с тем, что их вознесло, и гибнет под обломками рухнувших опор.
Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить, как чувствуем, и жить, как говорим.
Век живи – век учись тому, как следует жить.
Почему он кажется великим? Ты меришь его вместе с подставкой.
Мы слышим иногда от невежд такие слова: «Знал ли я, что меня ждет такое?» – Мудрец знает, что его ждет все; что бы ни случилось, он говорит: «Я знал».
Разве не счел бы ты глупцом из глупцов человека, слезно жалующегося на то, что он еще не жил тысячу лет назад? Не менее глуп и жалующийся на то, что через тысячу лет он не будет жить.
Сатия ‹…› приказала написать на своем памятнике, что прожила девяносто девять лет. Ты видишь, старуха хвастается долгой старостью; а проживи она полных сто лет, кто мог бы ее вытерпеть?
Жизнь – как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна.
Самое жалкое – это потерять мужество умереть и не иметь мужества жить.
Умрешь ты не потому, что хвораешь, а потому, что живешь.
Каждый несчастен настолько, насколько полагает себя несчастным.
Кто из нас не преувеличивает своих страданий и не обманывает самого себя?
Болезнь можно одолеть или хотя бы вынести. ‹…› Не только с оружьем и в строю можно доказать, что дух бодр и не укрощен крайними опасностями; и под одеялом [больного] видно, что человек мужествен.
Слава – тень добродетели.
Чтобы найти благодарного, стоит попытать счастье и с неблагодарными. Не может быть у благодетеля столь верная рука, чтобы он никогда не промахивался.
Мы ничего не ценим выше благодеянья, покуда его домогаемся, и ниже – когда получим.
Нет ненависти пагубнее той, что рождена стыдом за неотплаченное благодеянье.
Римский вождь ‹…›, посылая солдат пробиться сквозь огромное вражеское войско и захватить некое место, сказал им: «Дойти туда, соратники, необходимо, а вернуться оттуда необходимости нет».
Усталость – цель всяких упражнений.
Луций Писон как однажды начал пить, так с тех пор и был пьян.