Благодеяния приятны лишь до тех пор, пока кажется, что за них можно воздать равным; когда же они намного превышают такую возможность, то вызывают вместо признательности ненависть.
Оставленное без внимания забывается, тогда как навлекшее гнев [правителя] кажется справедливым.
Потомство воздает каждому по заслугам. ‹…› Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений.
Толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине.
Непреклонными были требования закона вначале, [но], как это почти всегда бывает ‹…›, под конец никто не заботился об их соблюдении.
Все, ‹…› что почитается очень старым, было когда-то новым. ‹…› И то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером.
Единственное средство против нависших опасностей – сами опасности.
Тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости.
Мысль о браке [при живом муже] ‹…› привлекла ее [Мессалину] своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное.
Все запретное слаще.
[К Аникету, убийце его матери, Нерон] проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.
Добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость.
Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.
Жажда господства ‹…› берет верх над всеми остальными страстями.
Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.
[Одни и] те же люди ‹…› любят безделье и ‹…› ненавидят покой.
Добрые нравы имеют ‹…› большую силу, чем хорошие законы.
Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить.
От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.
Посредственных поэтов не знает никто, хороших знают немногие.
Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.
* Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.
Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.
Пусть каждый пользуется благами своего века, не порицая чужого.
Мы ‹…› явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было бы столько же в нашей власти, как безмолвствовать.
Лишь в малом числе пережили мы их [казненных] и, я бы сказал, даже самих себя, изъятые из жизни на протяжении стольких, и притом лучших, лет.
Не всегда молва заблуждается, порой и она делает правильный выбор.