Я достал на ходу из кармана свою старую охотничью кепку и надел. Я знал, что не встречу никого из знакомых, а погода была довольно сырой. Я все шел и шел, и все думал о том, как старушка Фиби ходит в этот музей по субботам, как я когда-то. Думал, как она видит ту же всячину, что видел я, и как она при этом каждый раз
Я проходил мимо этой детской площадки и остановился посмотреть на пару совсем мелких ребятишек на детских качелях. Один из них был как бы толстым, и я положил руку со стороны тощего мелкого, как бы выравнивая вес, но было видно, что я им там не нужен, так что я оставил их в покое.
Затем случилось кое-что забавное. Когда я дошел до музея, я вдруг понял, что не войду туда и за миллион баксов. Просто не было желания, хотя я прошел через весь этот чертов парк в предвкушении и все такое. Если бы там была Фиби, я бы, может, и зашел, но ее там не было. Так что все, что я сделал перед музеем, это взял кэб и направился в “Билтмор”. Не слишком туда хотелось. Но я же, блин, договорился о свидании с Салли.
17
Я приехал туда рановато, так что просто присел на один из этих кожаных диванчиков возле самых часов в вестибюле и стал смотреть на девчонок. Уйма школ уже вышла на каникулы, и кругом сидели и стояли наверно миллион девчонок, ожидая своих кавалеров. Девчонки, скрестившие ноги, девчонки, не скрестившие ноги, девчонки с бесподобными ногами, девчонки с беспонтовыми ногами, девчонки с классной внешностью, девчонки, похожие на сучек, если копнуть поглубже. Приятное на самом деле зрелище, если вы понимаете. Но вместе с тем они в каком-то смысле как бы тоску нагоняли, потому что ты невольно думал, что их всех нафиг ждет. В смысле, когда они окончат школу и колледж. Казалось, большинство из них наверняка выйдут за чмошников. Таких, которые вечно говорят, сколько миль они сделали на одном галлоне в своих чертовых машинах. Таких, которые злятся как дети, если побьешь их в гольф или хотя бы в дурацкий пинг-понг. Таких, которые подлецы. Которые сроду книг не читали. Которые ужасные зануды… Но здесь надо быть осторожней. В смысле, чтобы называть кого-то занудой. Я не разбираюсь в занудах. Правда. Когда я был в Элктон-хиллс, моим соседом по комнате был пару месяцев этот малый, Харрис Маким. Он был очень умным и все такое, но это один из худших зануд, каких я только встречал. У него был такой очень скрипучий голос, и он говорил практически без умолку. Он говорил без умолку и, что самое ужасное, не говорил совершенно ничего такого, о чем бы тебе хотелось услышать. Но кое-что он умел. Этот сукин сын свистел лучше, чем кто бы то ни было. Он заправлял постель или развешивал манатки в шкафу – он вечно развешивал манатки в шкафу – это меня бесило – и насвистывал при этом, если не разговаривал своим скрипучим голосом. Он умел насвистывать даже классические вещи, но чаще всего просто насвистывал джаз. Он мог взять что-то очень джазовое, вроде «Блюза жестяной крыши[16],» и насвистывать так непринужденно – а сам при этом развешивал манатки в шкафу, – что сдохнуть можно. Естественно, я так и
Наконец, старушка Салли стала подниматься по лестнице, а я стал спускаться навстречу ей. Выглядела она зверски. Правда. На ней было такое черное пальто и как бы черный берет. Она почти никогда не носила шляпу, но этот берет хорошо смотрелся. Что смешно, мне в ту же минуту захотелось жениться на ней. Я ненормальный. Мне она даже не слишком нравилась, и тем не менее я вдруг почувствовал, что люблю ее, и вдруг захотелось жениться на ней. Ей-богу, я ненормальный. Я это признаю.
– Холден! – сказала она. – Чудесно видеть тебя!
У нее такой очень громкий голос, так что даже неловко, когда встречаешься с ней где-то. Ей никто не делал замечания, потому что она так чертовски хороша собой, но мне это всегда как заноза в жопе.
– Классно видеть
– Совершенно чудесно. Я опоздала?