Ловец во ржи

Но самое смешное, что мы катались хуже всех на этом чертовом катке. То есть, хуже некуда. И Салли там не одна была милашка. Лодыжки старушки Салли так подворачивались, что практически терлись об лед. Они не только смотрелись ужасно глупо, но наверно и болели ужасно. Мои уж точно. Я чуть не подыхал. Шикарный у нас наверно был вид. А еще хуже, что там было не меньше пары сотен зевак, которым заняться было нечем, кроме как стоять вокруг и глазеть на всех, кто наворачивался.

– Не хочешь занять там столик и выпить чего-нибудь? – сказал я ей, наконец.

– Это самая чудесная твоя идея за весь день, – сказала она. Она просто подыхала. Скотство какое-то. Мне ее на самом деле было жалко.

Мы сняли наши чертовы коньки и зашли в этот бар, где можно заказать напитки и смотреть на катающихся в одних чулках. Как только мы уселись, старушка Салли сняла перчатки, и я дал ей сигарету. Вид у нее был не самый счастливый. Подошел официант, и я заказал ей колу – она не пила, а себе – виски с содовой, но этот сукин сын отказался меня обслужить, так что я тоже заказал колу. Тогда я стал спички как бы чиркать. Я довольно долго так могу в определенном настроении. Я как бы даю им догореть, чтобы держать невмоготу, и тогда бросаю в пепельницу. Нервная привычка. Затем вдруг, ни с того, ни с сего, старушка Салли сказала:

– Слушай. Мне надо знать. Ты придешь или не придешь помочь мне обрезать елку в сочельник? Мне надо знать.

Она все еще дулась из-за своих натертых лодыжек.

– Я же написал, что приду. Ты спрашивала меня раз двадцать. Конечно, приду.

– То есть, мне надо знать, – сказала она. Она стала по всему бару озираться.

И вдруг я бросил спички чиркать и как бы наклонился к ней через столик. У меня возникло несколько идей.

– Эй, Салли, – сказал я.

– Что? – сказала она. Она смотрела на какую-то девицу в другом конце бара.

– Тебя когда-нибудь все доставало? – сказал я. – В смысле, бывало страшно, что все развалится к чертям, если ты чего-нибудь не сделаешь? То есть, нравится тебе школа и вся эта фигня?

– Зверская скучища.

– То есть, ненавидишь ты ее? Знаю, это зверская скучища, но ты ее ненавидишь? Вот, о чем я.

– Ну, не так чтобы ненавижу. Всегда приходится…

– Ну, а я ненавижу. Ух, как ненавижу, – сказал я. – Но дело не только в школе. Это всего касается. Ненавижу жить в Нью-Йорке и все такое. Такси и автобусы на Мэдисон-авеню, в которых водители вечно орут тебе выходить через заднюю дверь и все такое, и когда тебя знакомят с показушными типами, которые Лантов ангелами называют, и подниматься-опускаться в лифтах, когда просто хочешь выйти из дома, и типов, вечно помогающих тебе мерить штаны в «Бруксе», и людей, вечно…

– Не кричи, пожалуйста, – сказала старушка Салли. Очень смешно получилось, потому что я ничуть не кричал.

– Взять машины, – сказал я. Я сказал это таким тихим голосом. – Взять большинство людей, они без ума от машин. Они переживают из-за каждой царапинки и вечно говорят, сколько миль они сделали на галлоне, а если достанут новехонькую машину, сразу начинают думать, как бы поменять ее на еще более новую. Мне и старые машины не нравятся. То есть, они меня вообще не интересуют. Я бы лучше лошадь, блин, завел. Лошадь хотя бы живая, господи боже. Лошадь хотя бы можно…

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала старушка Салли. – Ты скачешь с одной…

– Знаешь, что? – сказал я. – Ты наверно единственная причина, почему я сейчас в Нью-Йорке или где бы то ни было. Если бы тебя здесь не было, я бы наверно был у черта на рогах. В лесу где-нибудь или черт знает где. Ты единственная причина, практически, почему я здесь.

– Ты милый, – сказала она. Но было видно, ей хотелось, чтобы я сменил нафиг тему.

– Ты бы как-нибудь походила в мужскую школу. Попробуй как-нибудь, – сказал я. – Там полно показушников, и все, что ты делаешь, это учишься, чтобы узнать достаточно, чтобы стать достаточно умным, чтобы суметь когда-нибудь купить чертов «кадиллак», и ты все время должен убеждать себя, что тебе не пофигу, если проиграет футбольная команда, и все, что вы делаете, это говорите о девушках и выпивке, и сексе день напролет, и все держатся вместе такими, блин, грязными группками. Ребята из баскетбольной команды держатся вместе, католики держатся вместе, чертовы интеллектуалы держатся вместе, ребята, играющие в бридж, держатся вместе. Даже ребята из Клуба-книги-месяца держатся вместе, черт возьми. А попробуешь завести скромный культурный…

– Ну-ка, послушай, – сказала старушка Салли. – Многие мальчики выносят из школы намного больше этого.

– Согласен! Я согласен про них, про некоторых! Но это все, что я вынес. Сечешь? О том и разговор. О том я, блин, и говорю, – сказал я. – Я почти ничего полезного не выношу хоть из чего-то. Я в плохой форме. В паршивой форме.

– Это точно.

Затем вдруг у меня возникла эта идея.