Читаем Lost structure полностью

других языков 26. Как бы то ни было, должно быть ясно, что семиология изучает не мыслительные

операции означивания, но только коммуникативные конвенции как феномен культуры

антропологическом смысле слова). Таким образом, нимало не претендуя на исчерпывающее

объяснение проблем коммуникации, семиология ограничивается тем, что ставит их так, чтобы они

были узнаваемы и описуемы.

1.8.

Итак, благодаря коду определенное означающее связывается с определенным означаемым. Связь

означающего с означаемым прямая и однозначная, она строго фиксирована кодом в том же

смысле, что и в примере с водохранилищем, когда ABC означало нулевую отметку. Но мы уже

знаем, что предполагаемый адресат сообщения, в разбираемом случае человек, получив

сообщение ABC, отдает себе отчет в том, что это не просто нулевая отметка, но еще и сигнал

опасности. Денотация "нулевая отметка" сопровождается коннотацией "опасность".

Это коннотативное значение рождается именно тогда, когда означающее и означаемое формируют

пару, которая становится означающим нового означаемого 27.

К примеру, словом "петух" называют всем известную домашнюю птицу (в этом случае

интерпретантой могло бы быть изображение петуха или, скажем, такое определение: "оперенное

двуногое, кукарекующее на рассвете", и т. п.), но в определенном контексте это слово

26 См А 2 III 2

27 См , в частности Barther, Elementi, cit, гл IV Барт вернулся к этому вопросу в R Barthes, Système de la Mode, Paris, 1967 Иное понимание коннотации (чаще всего как эмоциональной ауры, окружающей понятие в связи с

какими-то сугубо личными ассоциациями) см у Шарля Балли — Ch Bally, Linguistica generale, Milano, 1963, особенно второй раздел Однако, как верно подчеркивает Чезаре Сегре во Вводной статье, лингвистика Балли

это лингвистика "речи" (parole), a не "языка" (langue), акцентирующая индивидуальные особенности

говорения и, стало быть, призванная уловить рождающийся смысл там, где код еще не установил точных

соответствий и мы имеем дело с "мыслью, которая еще не стала сообщением" (с 171) 54

приобретает созначение (коннотацию) "дать петуха", т. e. "сфальшивить при пении". Однако

созначение "сфальшивить при пении" не следует непосредственно из представления о петухе. Когда

говорят, что певец дал петуха, представление о петушином крике опосредуется представлением о

скверном пении. Стало быть, коннотация спровоцирована не одним только означающим, но

оказывается преобразованием прежних означающего и означаемого в новое означающее. И может

www.koob.ru

статься, эта коннотация породит новую, в которой уже вновь сложившийся знак весь целиком

выступит в роли нового означающего. Так, во фразе "Подпевая оппозиции, министр такой-то

регулярно давал петуха", метафора "подпевал" (министр не пел, а говорил) делает возможным

употребление выражения "дать петуха" (сфальшивить при пении), в данном случае подчеркивающего, что министр говорил очень неубедительно. Будучи разложенной на смысловые составляющие, эта

фраза приобретет следующий вид: первичная денотация, порождающая первичную коннотацию (петух

= фальшивое пение), на основе которой возникает вторичная коннотация (фальшивое пение = лживые

речи). На схеме это будет выглядеть так:

55

II. Коды и лексикоды*

II.1.

Так вот, всякий, кто пользуется языковым кодом того или иного языка, знает, что такое петух.

Однако это не значит, что всем известно созначение "дать петуха = сфальшивить", опознаваемое

часто только благодаря контексту. Легко предположить, что определенный круг читателей не

уловит связи между пением петуха и неискренними речами, на которую намекает слово

"подпевать", и не опознает второй коннотации. Следовательно, скажем мы, в то время как

исходные денотативные значения устанавливаются кодом, созначения зависят от вторичных

кодов или лексикодов, присущих не всем, а только какой-то части носителей языка; и так вплоть до

крайнего случая поэтической речи, когда мы впервые встречаемся с совершенно непривычной

коннотацией, смелой метафорой, неожиданной метонимией, и адресат должен сам справляться с

контекстом, чтобы разобраться со смыслом предложенного образа, что, впрочем, не мешает

поэтической находке, если она удачна, постепенно войти в обиход, сделаться нормой, превратившись в лексикод для определенной группы носителей языка.

Вернемся к нашему случаю с человеком, получившим сообщение ABC. Связь устанавливается

между значением "нулевая отметка" и представлением об опасности так тесно, что перестает быть

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки