Читаем Lost structure полностью

логику, философию или метафизику. Один из основателей науки о знаках Чарльз Сандерс Пирс

пытался уйти от этой опасности, введя понятие "интерпретанты", на котором следует остановиться

подробнее24.

22 Ferdinand De Saussure, Cours de linguistique générale, Paris, 1915. Фердинанд де Соссюр Курс общей

лингвистики. — В кн.: Соссюр Ф. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 99 (как известно, книга построена на

основе курсов, прочитанных с 1906 по 1911 г., ит. перевод под ред. Туллио де Мауро, Ban, 1977).

23 См., к примеру, замечание Огдена и Ричардса, op. cit., гл. 1.

24 Работы по семиотике Чарльза Сандерса Пирса объединены в Collected Papers of C.S P., 1931, 1936. В связи

с трудностями реконструирования концепции Пирса, отсылаем читателя ко вполне удовлетворяющей целям

нашего исследования работе Нинфы Боско, Nynfa Bosco, La filosofia pragmatica di Ch S Peirce, Torino, 1959; (см. также Огден и Ричарде, op. cit, Прил. Д. и М. Бензе, op. cit., где.однако, понятие "интерпретанты"

поглощено понятием "интерпретатора").

52

1.7.

Пирс представлял себе знак — "что-то, способное для кого-то в некоторых ситуациях быть

заместителем чего-то иного" — примерно так же, как Огден и Ричарде, а именно в виде

треугольника, основание которого составляют символ, или репрезентамен, соотнесенный с

обозначаемым объектом, в вершине же треугольника находится интерпретанта, которую многие

склонны отождествлять с означаемым или референцией. Важно подчеркнуть, что интерпретанта

это не интерпретатор, т.е. тот, кто получает и толкует знак, хотя Пирс не всегда достаточно

четко различает эти понятия. Интерпретанта это то, благодаря чему знак значит даже в отсутствие

интерпретатора.

Можно было бы принять интерпретанту за означаемое, ведь ее определение гласит: "то, что знак

рождает в уме интерпретатора", но с другой стороны в ней усматривают определение

репрезентамена (коннотация-интенсивность). Более перспективной представляется гипотеза, www.koob.ru

согласно которой интерпретанта это иной способ представления того же самого объекта.

Иначе говоря, чтобы установить, какова интерпретанта того или иного знака, нужно обозначить

этот знак с помощью другого знака, интерпретантой которого в свою очередь будет следующий

знак и т. д. Так начинается непрерывный процесс семиозиса, и это единственно возможный, хотя и

парадоксальный способ обоснования семиотики своими собственными средствами. Языком в

таком случае следовало бы называть систему, которая объясняет сама себя путем

последовательного разворачивания все новых и новых конвенциональных систем 25.

Казалось бы, не так уж трудно разорвать этот круг, разве не получим мы означаемое слова

"собака", указав пальцем на какую-либо собаку? Но даже если не принимать во внимание того, что

значение слова "собака" может обогащаться и модифицироваться от культуры к культуре (для

того, чтобы определить значение слова "корова", житель Индии, как и мы, укажет на корову, но

для него значение этого слова неизмеримо богаче, чем для нас), то в случае таких слов, как

"красота", "единорог", "однако", "Бог", не знаешь, на что и указывать. Единственный способ

объяснить значение этих слов (описать означаемое соответствующих означающих), не прибегая к

платоновским идеям, мысленным образам и навыкам словоупотребления, это

25 Это объясняет, в каком смысле (см. по этому поводу Барт, cit.) не лингвистику следует считать

ответвлением семиологии, но семиологию — отраслью лингвистики, ибо невербальные знаки получают

значения только благодаря словесному языку. Вполне возможно, что в перекличке различных интерпретант

какого-либо знака, словесное определение получает наибольший вес. Однако, интерпретантой словесного

означающего вполне может служить фигуративный знак

53

перевести эти лингвистические знаки в другие, описать условия их использования, в итоге, включить в систему языка в качестве ее элементов, объяснив код при помощи кода. И коль скоро

язык, описывающий другой язык, это метаязык, то семиология оказывается не чем иным, как

иерархией метаязыков. Как мы увидим ниже, ряд достаточно строгих структуралистских

концепций ограничивается тем, что определяют означаемое в терминах его сходства/различия с

ближайшими означаемыми в пределах того же самого языка или в сравнении с означаемыми

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки