Локация «Берег»

Олег был недалек от истины, когда предположил, что Линли не обязательно в Йоханнесбурге. Ричард находился в Претории. И именно там получил сообщение от пограничной службы (правда с запоздание в два часа), что Ермилов Олег, гражданин России, 1962 года рождения пересек государственную границу Южно-Африканской Республики в Международном аэропорту Йоханнесбурга.

Учитывая, что от Претории до Йоханнесбурга около пятидесяти километров, через полтора часа Линли мог бы примчаться в Йобург. Однако он не собирался искать Олега в огромном мегаполисе, а планировал устроить засаду около посольства на Брукс-стрит в Претории. В городе хватает чернокожих гангстеров, хоть большинство населения белые… На негров можно списать все, что угодно. И грабеж, и стрельбу… А Ермилов приехал на другой конец земли не просто так. Если он что-то добудет, то бросится в посольство, чтобы отправить это «что-то» диппочтой — для Линли это было очевидно. Ричард готов был на все ради перехвата ценной информации, даже на убийство русского…

* * *

Олег все еще сидел в гостиной Таназар.

— Вы сказали: «Он велел сжечь в тот день». Что вы имели ввиду? Когда передал вам документы? А почему именно вам? Ведь вы, вроде бы, не женаты, извините, так, во всяком случае, сказал Рафаэль.

— Он просто ревнивый болван. Мы с Германом венчались. У нас нет штампа в паспорте, но венчание важнее.

— Разумеется. Только этот «ревнивый болван» погиб. То ли его убили, то ли покончил с собой. Но, по-видимому, не выдал вашу тайну насчет документов. И вообще… Вас не выдал. Иначе бы спецслужбы Великобритании уже были бы здесь, у вас на пороге.

— Что ж, — она кивнула и поджала губы. После паузы добавила: — Он повел себя как настоящий друг. Это у Рафы не отнимешь. Дружить он умел, потому и ревновал Германа ко мне.

— Вы называете его Германом, но…

— Да-да. У него двойное имя Герман-Алекс. И фамилия другая была, до совершеннолетия. Я знаю… — Она умолкла. Говорила загадками, но Олег не торопил ее, чтобы узнать главное, где, собственно, сам Кедров, и не являются ли документы в папке дешевой дезинформацией, которую он, Ермилов, доставит в клювике в Москву, думая, что привез кусок золота, а только опозорится.

— Так что случилось все-таки в тот день? Это ведь был 1992 год? Он пропал в тот год.

— Пропал? — переспросила она. — Да, можно и так сказать. Вы знаете, это все та книга… Вы ведь русский? Посмотрите там на полке. В зеленой обложке.

Олег встал и дотянулся до этажерки с книгами, взял небольшой томик в зеленой потертой обложке. С трудом различил тиснение — Осип Мандельштам.

— Откройте, — посоветовала Таназар. — Там есть дарственная надпись мне. Она правда на арабском. Он пишет: «Таназар, только не выбрасывай мой шотландский плед. Не верь в приметы и предсказания! Просто люби меня. Твой Герман».

Таназар произнесла это по памяти, знала наизусть.

— Люблю Мандельштама. Когда-то читал своей жене. — Олег опустил глаза, смутившись своей откровенности. — То же самое стихотворение… И она его любит.

Он с тревогой стал понимать, к чему клонит Таназар. И молча ждал продолжения.

— Возьмите эту книгу себе. Только не читайте больше то стихотворение жене, какие-нибудь другие.

— Я не могу, эта книга, должно быть, дорога вам, — Ермилов положил ее на край стола.

— Возьмите, — строго велела Таназар. — Мне тяжело на нее смотреть. А отдавать кому попало я бы не стала.

* * *

Когда фигура Германа скрылась в саду, металлически стукнула закрывшаяся за ним калитка, Таназар стала бродить по гостиной, не замечая, что делает это, судорожно прижав к себе папку с документами. Спохватившись, она стала искать место, куда бы ее спрятать. Металась по дому минуты две, пока не сунула документы под подушку в спальне.

Она неосознанно прислушивалась. Чего она ждала? Что услышит сигналы полицейских машин, шум во дворе? Но услышала несколько выстрелов…

Выросшая среди берберов, она и сама прекрасно умела стрелять, и то, что это пистолетные выстрелы, поняла сразу. Таназар тут же хотела броситься на улицу. Но уже добежав до двери, сжав кулаки, остановилась, как вкопанная.

Герман приказал, что бы ни случилось, не выдавать себя. Она обещала.

Оставшиеся до темноты несколько часов Таназар выжидала. Бледная ходила из комнаты в комнату и, обмирая, прислушивалась, боялась стука в дверь, боялась суматохи на улице. Однако стояла тишина. Такая как обычно, но казавшаяся ей чудовищно тяжелой. Время тянулось, тикало в эмалированных белых кухонных часах, с омерзительным лязгом переползали стрелки через каждую минутную черточку — в другой ситуации этого шороха никто не услышал бы, но теперь…

Таназар все продолжала двигаться, сидеть не могла. Вдруг замирала посередине комнаты, прислушивалась и снова — от стены к стене. Неожиданно поняла, что не видит противоположной стены — темнело.

Выбежала в сад, помчалась к парадному входу, но, спохватившись, что уходил он через другую калитку, бегом бросилась туда. Остановилась, стараясь успокоиться. Увидят, как она мечется, заподозрят неладное.