Лобановский

В сборной СССР на чемпионате мира 1982 года обязанности по изучению соперников и добыче информации о них были возложены на Михаила Ошемкова, многие годы занимавшегося тем же самым в киевском «Динамо». Активно занимались разведкой и два тренера — Владимир Федотов и Геннадий Логофет. Все детали наблюдений в дополнение к видеозаписям матчей с участием соперников советской команды Федотов, Логофет и Ошемков докладывали на совещании тренерского штаба в присутствии Бескова, Лобановского и Ахалкаци.

Перед матчем с бельгийцами Ошемков посоветовался с Лобановским: может быть, стоит подъехать в гостиницу, в которой проживала сборная Бельгии, и попытаться разузнать состав на игру. «Попробуй», — сказал Лобановский. За журналиста Ошемков выдавать себя не мог — у него была аккредитация участника чемпионата, он входил в состав официальной советской делегации. Необходимо было «прикрытие». Ошемков и договорился с Трахтенбергом: «Поедем вместе. Я выступлю в роли твоего переводчика». Когда Михаил Олегович заехал за Трахтенбергом в гостиницу, в которой — в квартале «розовых фонарей» — проживала группа советских журналистов (приехавших, к слову, только на вторую половину чемпионата), Трахтенберга на месте не оказалось. Свои услуги — стать «прикрытием» — предложил известный телекомментатор Геннадий Орлов, но Ошемков, договорённость соблюдая, всё же дождался Трахтенберга.

«Мы, — рассказал мне Ошемков, — приехали в отель, в котором квартировала сборная Бельгии. Команды в гостинице не было — все рванули куда-то за сувенирами. Мы с Трахтенбергом, иностранными языками не владеющим, устроились в холле. Наконец, стали появляться бельгийцы. Я, убрав на всякий случай карточку участника, обратился к первому попавшемуся: нам необходимо поговорить с тренером. Спустился пресс-атташе сборной Бельгии. Я поговорил с ним о составе. Трахтенберг за всё это время не произнёс ни одного слова, хотя договаривались, что спрашивать будет он, как журналист. “Нет проблем”, — сказал бельгийский пресс-атташе. Он поднялся наверх, потом спустился с листочком бумаги. На листочке — состав. Ги Гис к нам не выходил. Он, по-моему, в Испании вообще ни с кем не разговаривал. Поблагодарив пресс-атташе, мы поехали в расположение нашей сборной. Когда въехали на территорию, Трахтенберг метрах в 150 от нас увидел Бескова, я дал Трахтенбергу листочек с составом, он чуть ли не на ходу выскочил из машины и с криком: “Константин Иванович, Константин Иванович!” помчался в направлении Бескова. О чём они разговаривали, я, разумеется, не знаю.

Что же до того, что Бесков и Лобановский в Испании не здоровались, а общались только через Ахалкаци, то это полнейшая ерунда. Я, в отличие от Трахтенберга, в команде находился постоянно и могу засвидетельствовать: Бесков и Лобановский, как интеллигентные люди, не только здоровались друг с другом, но и регулярно общались на профессиональные темы, связанные с тренировками и матчами».

Но известно также, что с каждым днём Бескова всё больше и больше раздражали и Лобановский, и Ахалкаци. Из себя он, правда, не выходил, дверьми не хлопал и разговаривать с обоими на темы, касавшиеся прежде всего тренировок и предстоявших игр, не переставал. Михаилу Ошемкову показалось тогда в Испании, что равносторонний треугольник с вершинами Б, Л и А постепенно превращался в равнобедренный с острой вершиной Л. Происходило это, по словам Ошемкова, «довольно деликатно», и статус всех тренеров оставался прежним. Установки проводил Бесков, тренировки — тоже, а как принимались решения и кто был главнокомандующим, оставалось только догадываться, — даже тем, кто находился рядом с командой. «Взрослые, мудрые люди, — говорит Ошемков, — смогли найти общий язык. Но в стиле игры команды я, не знаю почему, ощущал почерк Лобановского. Может, потому, что мне этого хотелось?..»

Раздражение Бескова не только на Лобановского и Ахалкаци, но вообще на всех окружавших его в Испании людей вполне объяснимо. Он был выбит из привычной колеи единовластного управления игроками, помощниками, врачами, массажистами, администраторами.

После первого матча в Испании с бразильцами произошло то, чего Бесков явно не ожидал. «Игра, — вспоминает Савелий Мышалов, — началась в 21.00 и, соответственно, закончилась поздно. Пока вернулись в отель, поужинали, время к часу ночи подкатывало. Тем не менее, как обычно, я отправился в обход по номерам, чтобы оказать необходимую помощь тем игрокам, кому она требовалась. Освободился через час. Но, наверняка зная, что Константин Иванович не спит, заглянул и к нему. Он сидел один, и, увидев меня, хоть и по-доброму, но прямо-таки обрушился:

— Ну, где ты бродишь? Как вернулись после матча, никто, представляешь, Савелий, никто — ни Сыч, ни Лобановский, ни Ахалкаци — даже не заглянул! Они что — уже решили, что со мной покончено?»