Людовик XIV и его век. Часть первая

Вступление Мазарини в государственный совет. — Фавор г-на де Нуайе. — Бассомпьер выходит из Бастилии. — Останки королевы-матери. — Болезнь короля. — Объявление регентства. — Крещение дофина. — Последние минуты Людовика XIII. — Его пророческий сон. — Его кончина. — Суждение об этом короле. — Его жадность, его жестокость, его ничтожество.

После кончины кардинала, так порадовавшей его величество, король, дабы сдержать слово, данное умирающему, и обещание, данное самому себе, возвратил Тревилю, дез Эссару, Ла Салю и Тийаде их дипломы капитанов гвардии и мушкетеров, но в то же самое время ввел Мазарини в государственный совет и облек г-на де Нуайе настолько полным доверием, что, когда ему предлагали работать без этого министра, он отвечал:

— Нет, нет, подождем нашего старичка, ибо в его отсутствие мы ничего путного не сделаем.

Спустя несколько дней маршал де Витри, граф де Крамай и маршал де Бассомпьер вышли из Бастилии.

Бассомпьер провел в ней двенадцать лет и потому нашел большие перемены как в моде, одним из самых прославленных баловней которой он был, так и в облике Парижа, где его имя было так известно. Войдя в Лувр, маршал сказал, что более всего он удивлен тем, что вполне мог бы прийти из Бастилии во дворец по верхам карет, до того много экипажей на улицах города; что же касается мужчин и лошадей, то, по его словам, он их не узнал, поскольку мужчины были без бороды, а лошади — без гривы. Впрочем, он остался таким, каким был всю свою жизнь — прямодушным, остроумным и насмешливым; однако вскоре во Франции должно было перемениться и остроумие, как уже переменились улицы и лица.

В это время готовилось и другое возвращение — возвращение останков королевы Марии Медичи, этой жертвы ненависти кардинала, имевшего над Людовиком XIII такую власть, что сыну не было позволено посылать денежную помощь своей матери. Она умерла в Кёльне, в доме своего художника Рубенса, не имея другого ухода, кроме того, что ей оказывала одна бедная экономка, и никаких других денег, кроме тех, что ей из милости давал курфюрст. В завещании она просила, чтобы ее мертвое тело перевезли в королевскую усыпальницу Сен-Дени. Однако ничего этого не было сделано, пока Ришелье был жив, и ее тело оставили гнить в той самой комнате, где она умерла. Наконец, вспомнив, что у него была мать, о чем он так долго не вспоминал, король послал одного из своих дворян в Кёльн, чтобы привезти во Францию эти несчастные останки, требовавшие упокоения в королевской усыпальнице на земле приемной родины.

В Кёльне, перед тем как останки королевы покинули этот город, оказавший ей гостеприимство, прошла панихида, на которой присутствовало около четырех тысяч бедняков; затем обитый черным бархатом катафалк двинулся по дороге во Францию, останавливаясь во всех городах, и во время каждой остановки местное духовенство совершало заупокойные молебны, не внося, однако, гроб в церковь, поскольку придворный церемониал требовал, чтобы гроб был установлен только в последнем обиталище королей. Наконец, на двадцатый день пути катафалк въехал в Сен-Дени.

Тем временем велись большие приготовления к новому военному походу, но никто ни в какие походы не верил, настолько слабым было здоровье Людовика XIII. Казалось, будто полновластный министр, угнетавший короля всю его жизнь, тянет его вслед за собой в могилу. Уже в конце февраля король серьезно заболел; по всей вероятности, у него было воспаление слизистой оболочки желудка и кишок, от которого он вначале оправился; так что в первый день апреля, после целого месяца страданий, он поднялся с постели и провел весь день, рисуя карикатуры; в последние дни его жизни это занятие стало одним из самых привычных его развлечений.

Второго апреля он снова поднялся и провел день так же, как и накануне.

Наконец, 3 апреля он опять поднялся и пожелал прогуляться по галерее; Сувре, первый дворянин королевских покоев, и Шаро, капитан королевских гвардейцев, помогали ему идти, поддерживая его с боков, в то время как его камердинер Дюбуа шел за ними следом и нес стул, на который король садился через каждые десять шагов. Это была его последняя прогулка. В последующие дни он еще иногда вставал с постели, но больше уже не одевался и, все время испытывая боли, на глазах слабел вплоть до 19 апреля; утром этого дня, после скверно проведенной ночи, он сказал, обращаясь к тем, кто его окружал:

— Я чувствую себя крайне плохо и понимаю, что мои силы начинают убывать. Этой ночью я обратился с молитвой к Господу и молил его божественное величество сократить долготу моей болезни, если уж он так решил распорядиться мною.

Затем он обратился к Бувару, своему врачу, которого мы видели у изголовья смертного одра кардинала: