Любовь к жизни. Рассказы

Человек на минуту присел на снег и попытался вернуть себе спокойствие. Затем зубами он натянул варежки и встал на ноги. Сперва он поглядел вниз, чтобы убедиться, что он действительно стоит на ногах: отсутствие чувствительности в ступнях разрывало связь между ним и землей. Уже самое его стоячее положение было способно сдернуть с собачьей души покров подозрений. А когда он заговорил повелительно – звуки напоминали удары хлыста, – собака оказала обычное повиновение и подошла к нему. Когда она приблизилась настолько, что ее можно было схватить, человек потерял самообладание. Он протянул руку к собаке и удивился, когда обнаружил, что руки его не могут схватить: пальцы не могли ни осязать, ни сгибаться. На мгновение он забыл, что они отморожены и замерзали все больше и больше. Все это произошло чрезвычайно быстро, и прежде чем животное успело ускользнуть, он обвил его тело руками. Затем он присел на снег, держа рычащую и отбивающуюся собаку.

Но этим и ограничивалось все, что он мог сделать: сидеть и держать ее тело в своих объятиях. Он понял, что собаку убить не может. Своими беспомощными руками он не мог ни держать нож, ни вытащить его из ножен, ни задушить животное. Он понял это, и собака отбежала далеко, все еще рыча и поджимая хвост. Она остановилась в сорока шагах и с любопытством наблюдала за ним, чутко насторожив уши. Человек поглядел на свои пальцы, затем стал хлопать руками по бедрам. Он проделывал это в течение пяти минут, и за это время сердце его накачало достаточно крови на периферию тела, чтобы прекратить дрожь. Но в кистях рук не появилось никакой чувствительности. У него было ощущение, словно они свисают, как гири.

Страх смерти, тупой и гнетущий, охватил его. Страх быстро обострился, когда он понял, что дело шло не только об отмороженных пальцах или о потере рук и ног. Вопрос шел о жизни и смерти, причем все шансы были против него. Это повергло его в панику. Он повернулся и побежал вверх по руслу реки, по старой, чуть заметной тропе. Собака присоединилась к нему и трусила следом за ним. Он бежал слепо, бесцельно, в таком страхе, какого не испытывал никогда в жизни.

Медленно пробираясь и спотыкаясь в снегу, он снова стал различать предметы: берега речки, голые осины и небо. Бег ободрил его. Он перестал дрожать. Быть может, если он будет бежать и дальше, ноги его оттают. Во всяком случае, если он отбежит достаточно далеко, он доберется до лагеря и до ребят. Несомненно, он лишится нескольких пальцев на руках и ногах, пострадает и лицо; но ребята позаботятся о нем и спасут, если он только добежит туда.

И другая мысль шевелилась в его мозгу: никогда ему не добраться до лагеря и до товарищей, слишком много миль до них, слишком уж он замерз и скоро совсем окоченеет. Он гнал эту мысль. Но она все настойчивей его преследовала, и он гнал ее снова, пытаясь думать о другом.

Он немало удивился возможности бежать на ногах, отмороженных до такой степени, что не чувствовал, как они прикасались к земле и несли тяжесть его тела. Ему казалось, точно он порхает над поверхностью, не касаясь земли. Однажды он где-то видел крылатого Меркурия и теперь подумал: не так ли чувствовал себя Меркурий, витая по воздуху.

Его план достижения лагеря имел один изъян: человеку не хватало выносливости. Несколько раз он оступался и, наконец, зашатался, наклонился и упал. Он попытался встать – и не смог. Он решил, что должен сесть и отдохнуть. Затем спокойно пойдет вперед. Посидев и отдышавшись, он заметил, что ему стало тепло и уютно. Он не дрожал, и даже казалось, что какой-то жар разлился по груди и всему туловищу. Однако, прикасаясь к носу или щекам, он ничего не чувствовал. Бег не дал им возможности оттаять; руки и ноги тоже не оттаяли. Затем ему пришло в голову, что замерзание должно распространиться на другие части тела. Он пытался подавить эту мысль, забыть о ней, думать о чем-нибудь другом. Он сознавал производимое ею паническое чувство, и оно его пугало. Но мысль все укреплялась и не исчезала, пока не вызвала в нем представления об окончательно замороженном теле. Этого он не выдержал и опять бегом понесся вдоль тропы. Затем умерил бег и зашагал, но скоро мысль о возрастающем замерзании заставила его снова побежать.