Она быстро вышла из кухни. Он не смотрел ей вслед, чтоб не смущать ее, чтоб не думала, что он обращает внимание на ее прихрамывание.
Через несколько минут она появилась в проеме двери. Она появилась счастливая, улыбающаяся, а ему стало не по себе. Вот сейчас ему действительно стало не по себе.
— Узнаешь? — спросила она.
Он кивнул. Хотел сказать: да, конечно, но как-то не получалось пока сказать что-нибудь.
— Как я тебе благодарна! — воскликнула она. — Какой у тебя вкус! Ты просто чудо, Владик! Я жду не дождусь зимы, когда смогу надеть ее!
Она стояла в шубе. В той самой шубе, в которой он давным-давно привык видеть свою жену Люсьен.
— Я тебе нравлюсь? — улыбнулась Наталья.
— Очень, — кивнул он.
— Только говори правду! — погрозилась она пальцем. — Женщине нужно говорить правду, когда она хвастается своими нарядами.
— Я говорю правду, — лгал Петров.
То есть он, конечно, не лгал… Впрочем, нет, лгал. Сам черт не разберет, какое у него сейчас было состояние…
— Можно, я посижу в ней?
— Ну конечно.
— Тебе трудно было достать ее?
— Нет, не очень, — сказал Петров. Какой там трудно, усмехнулся он про себя: взял у жены и послал тебе.
— А почему ты грустный? — спросила она.
— Я не грустный, — ответил он. — Я просто задумался.
— Вспомнил, как мы познакомились?
— Да, и об этом тоже.
— Ах, это было забавно. И вообще весь тот вечер… и ночь у Юрика Устьянцева. Ты тогда обиделся на меня?
— Нет, что ты.
— Обиделся, я знаю. Но что поделаешь, если я такая. Я не могу ни с того ни с сего лечь с мужчиной в постель.
— Ты меня тогда восхитила.
— Правда?
— Когда я встречаю таких женщин, как ты, у меня появляется уважение к людям.
— Может, ты и сейчас обманываешь?
— Нет, сейчас не обманываю.
Они чокнулись серебряными рюмками. И послушали серебряный звон.
— Ты удивился, когда получил от меня деньги?
— Нет, не очень. Мы же договаривались.
— А ты знаешь, я долго колебалась. — («Ты правильно колебалась», — думал Петров.) — Думала: вдруг ты просто так сказал, для красного словца. А мне очень хотелось именно такую шубу. Женщины становятся дурами, когда дело касается тряпок. Правда?
— Во всяком случае — похоже.
Разве мог он рассказать кому-то, как, получив от нее пятьсот рублей, чертыхался про себя. А потом пришла в голову странная идея: забрать шубу у жены и выслать этой дуре. (Тогда он считал ее дурой. Но не сейчас.) Позвонил Юрику Устьянцеву, фотокору, другу по редакции: Юрик, выручай, уговори мою жену продать тебе шубу, скажи: точно такая нужна твоей сестре. А жене пообещай: достану новую, она давно просит у меня новую, согласится. Шубу у жены они купили за четыреста рублей, сто рублей прогуляли с Юриком и потом шубу отослали в Ярославль.
— Опять ты грустный, — сказала Наталья. — Ты устал?
— Немного.
— Может, пойдем спать?
— Нет, посидим еще немного.
Это «пойдем» вдруг странно взволновало его. Он не ослышался? Она сказала: «Пойдем?» Неужто на этот раз все произойдет без всяких проблем? Тогда, когда они с Юриком познакомились с Натальей и ее подругой Сашей на Савеловском вокзале и поехали потом к Юрику в гости, Наталья была совсем другая. Неприступная. Гордая. Серьезная. Хотя и призналась Петрову, что знает его по очеркам. Очень любит его писанину, муру эту. Он плюнул тогда на нее. Лег спать, а она всю ночь просидела за столом. Юрик был с Сашей. Хотя положа руку на сердце Саша хотела быть с Петровым. Она сама сказала об этом. Но что поделаешь: женщин они распределили заранее: маленькому Юрику — маленькая Саша, высокому Петрову — высокая Наталья. Чушь какая-то. И главное — пообещал тогда Наталье достать американскую шубу. Сказал: для него это плевое дело. Хвастался, чтоб добиться своего. А своего не добился. И шубу пришлось у жены конфисковать…
Так мог ли он после этого искать Наталью в Ярославле? Да ни за что на свете не появился бы у нее, если бы…
Если бы вчера, то есть сегодня ночью, чуть не убили.
Чуть не убили — и он пополз к ней.
Потому что больше во всем Ярославле не было ни одной родной души. Потому что знал: она примет. Знал: он действительно нравится ей. Потому что почувствовал еще тогда: она хорошая, настоящая. А о себе знал: мерзавец. Пусть не всегда, но временами — точно мерзавец. Как же он мог искать ее? Вот в этой дурацкой шубе, которую столько лет он привык видеть на плечах жены Люсьен?
Как вообще он может смотреть Наталье в глаза?
А между тем — смотрит. Сидит, пьет коньяк, разговаривает. Приняла его, вымыла, вычистила, спать уложила, туфли купила, ужином угощает — и каким ужином! Что же это? Как понять все? Как осознать? Непередаваемо…
— А как ты живешь в Москве? — спросила она. — Ты ничего о себе не рассказываешь.
— Да как живу… Живу помаленьку.
— Как твой сын?
«Неужели я и о сыне рассказывал? Значит, рассказывал…»
— Виталька-то? Уже в шахматы меня обыгрывает.
— Смотри какой молодец… А ты хорошо играешь?
— Вообще-то неплохо.
— Ты первый пойдешь ложиться или я? — неожиданно, совсем не в русле разговора, спросила Наталья.
Он посмотрел на нее пытливо, на этот раз она глаз не опустила, встретила его взгляд спокойно, со спокойной уверенностью в себе и в нем.