— Нравится? — спросила она. — Знаешь, я давно не сидела по-человечески. В гости ко мне ходят редко, разлюбила гостей, мужа не пускаю, мама приезжает редко, вот так и живу… И все будни, будни… А сегодня наступил праздник!
— Как раз в честь праздничка и Петрова побили, — вставил он.
— Ну, наверное, Петров заслужил, вот его и побили.
— Петров заслужил медаль, а не синяки под глаз. Товарищ Петров ради сенсационного материала влез в бандитское логово, а его не поняли. Избили, а в придачу забрали еще бумажник.
— И много там было денег?
— Дело не в деньгах. Хотя и в них тоже. Главное — там был паспорт, журналистское удостоверение, командировочные бумаги.
— Как же ты теперь? — В огорчении за него она даже присела на краешек стула.
— А черт его знает. Паспорт — ладно, заплачу штраф. А вот за удостоверение выговор влепят. Да еще за командировку как-то отчитываться надо…
— Может, тебе в милицию заявить?
— Смеешься? Уж тогда меня точно с работы выгонят. Чтоб голову не терял… Ладно, бог с ним, перебьюсь как-нибудь. На билет у тебя денег возьму. Если дашь взаймы, конечно.
— Господи, нашел о чем беспокоиться…
— Ну и вот. А остальное перемелется. Как говорится: нет худа без добра. Тебя вот повидал.
— А без этого неужели не зашел бы?
— За кого ты меня принимаешь? Петров никогда не забывает друзей. — Хотя про себя знал, что никогда не пришел бы сюда, если бы…
— Какой я тебе друг? Кто я вообще такая? Так, не поймешь что…
— Наталья, ты самая замечательная женщина, какую я знаю. Ты бескорыстная. Ты настоящая. — И, кажется, Петров говорил это вполне искренне.
— Ой, не говори… — махнула она рукой и покраснела. И тут же, без перехода: — Что это я… мясо-то готово… сгорит еще… — И скорей к сковороде.
Мясо в самом деле было готово. Обжаренное в сыре и яйце, оно издавало такой аромат, что у Петрова поневоле потекли слюнки. Впрочем, если вспомнить, он ведь со вчерашнего дня ничего не ел, так что мало удивительного…
К мясу Наталья положила красную капусту, сочную и ароматную. «Знаешь, почему она такая? Потому что мама маринует ее вместе со свеклой…» И огурцы — тоже очень странно — были красные, когда их надкусишь. «Тоже поэтому. Мама маринует все вместе: огурцы, морковь, свеклу, капусту в кочанах. Получается чудо!..» — «Да, чудо…» — соглашался Петров. Налили по рюмке. «За встречу?» — «За встречу!» И потом набросились на еду, верней — набросился Петров, потому что был голоден как волк. Когда немного утолили голод, поглядели друг на друга, Наталья улыбнулась.
— Странно, — сказала она.
— Да, странно, — согласился он.
— А что тебе странно? — спросила она.
— Все странно. Вчера, ночью, в дождь — Петрова убивали; а сегодня Петров сидит у тебя, ест мясо, как будто ничего и не было… Странно, очень странно!..
— А мне странно, что ты у меня. Я думала, когда мы еще увидимся с тобой…
— Почему ты разошлась с мужем?
— Тебе в самом деле интересно?
— Конечно.
— Видишь ли, у нас была машина. И однажды мы разбились…
— Да ты что?! — поразился Петров.
— Да, было. Я долго лежала в больнице, потом мне сделали операцию. И Дмитрий ушел от меня.
«Вот оно что… — понял он наконец. — А я-то думал, дурак…»
Там, в Москве, когда он заметил (только утром заметил), что она прихрамывает, ему стало не по себе. Он только подумал тогда: слава богу, ничего не было, пронесло…
— Он ушел, потому что ты стала… — Он хотел сказать: «…прихрамывать», но не решился, Наталья и не дала договорить, сказала быстро:
— Да, поэтому… Но разве ты заметил? — Она густо покраснела.
— Для меня это ничего не значит, — соврал он. Верней, так: сейчас это для него ничего не значило, а тогда, в Москве, когда он увидел, что она прихрамывает, ему стало действительно не по себе.
— Знаешь, я так стесняюсь этого… Мне кажется, я и людей разлюбила поэтому.
— Ты разлюбила людей? Расскажи кому-нибудь другому. Если хочешь знать, в детстве я два раза ломал обе ноги. И ничего. — Он приврал, конечно.
— Правда?
— Правда.
— Ты хороший, — сказала она. Она все поняла.
— Я отвратительный, — сказал он. — Я еще тогда говорил тебе. Если бы люди могли заглянуть мне в душу, они бы ужаснулись.
— Ты наговариваешь на себя.
— Нет, — сказал он. — Но мне жаль себя. Мне просто жалко самого себя, уж я не знаю почему, и поэтому я мирюсь с собой.
— Я заметила уже тогда: ты хочешь казаться хуже, чем ты есть. Почему? Не надо, Владик.
— Представь себе, я говорю сейчас правду. Но мы так устроены: когда говорим правду — нам не верят, а когда лжем — то верим даже сами себе.
— Не говори, я знаю, какая у тебя душа.
— Какая?
— Она болит у тебя за других людей. Я это чувствую. Я говорила тебе: я читала многие твои очерки.
— В очерках я лгу.
— Это неправда!
— Да, лгу.
— Тогда я ничего не понимаю…
— Да, ничего не понимаешь… И не только ты. Я сам ничего не понимаю. Представь себе, сегодня ночью меня могли убить. Я жив. Я у тебя. Почему же я не перерождаюсь? Почему со мной не происходит чуда?
— Я больше не хочу об этом, — сказала она.
— Хорошо, — согласился Петров.
— А у меня сюрприз для тебя! — оживилась Наталья. — Ты можешь подождать минутку?
— Конечно.