Люблю и ненавижу

Далее рассказ о Валентине. Родом из деревни. Сирота. Воспитывала бабушка — Мария Евграфовна. Крупным планом образ бабушки. Деревенская подвижница. Свет в окне. Молись на бабушку, читатель! Свет прожектора вновь смещается на Валю Лихачеву. Деревенская девчонка — по наказу бабушки — едет в город учиться. Ткацкая фабрика и заочно — учеба в институте. Трудности. Валя участвует в молодежных рейдах против хулиганов. Крупным планом эпизод, в котором Валентина однажды в одиночку проявила героизм: привела в милицию здоровенного детину. Желательно с внешностью того идиота, который ночью чуть не прикончил Петрова. Валентину приглашают работать в милицию. Она колеблется, но затем, конечно, соглашается. Опять наплыв: бабушка сидит у окошка, читает письмо от внучки и плачет от гордости за нее. Нет, лучше не плачет, лучше она сядет писать ответ и напишет: дорогая моя внученька Валечка, я всегда знала, что ты будешь на переднем крае борьбы, борись и дальше с хулиганами, не давай им спуску! В милиции, однако, два направления. Два течения: Лихачева и Бобров. Бывшая ученица Боброва избирает свой путь. Она осуждает порочные методы Боброва. Хулиганов нужно перевоспитывать, влиять на них словом, убеждением, вести широкую шефскую работу. Но Бобров отстаивает свою точку зрения. Его панибратство с хулиганами ни к чему хорошему не приводит. И не может привести. Крупным планом диалог Лихачевой и Боброва. Каждый должен высказаться до конца. Но сделать это так, чтобы читатель, естественно, остался на стороне Лихачевой.

Теперь вопрос — чем закончить очерк? Можно так: счастливое лицо Лихачевой — ей вручают орден «Знак Почета». И первым ее поздравляет Володя Зинченко. Тут же дать описание того, как однажды Володя Зинченко стал свидетелем убийства человека. Потрясенный, он приходит к Лихачевой: «Я больше не могу так жить, Валентина Максимовна! Помогите мне! Я все понял, все осознал!» — «Правильно, — скажет Лихачева в ответ. — Молодец, Володя! Я всегда верила, что ты выберешься на правильную дорогу!» В дальнейшей борьбе с хулиганами Володя становится первым помощником Лихачевой…

Вот такой план, такой очерк.

И Петров писал его день за днем, красочно, с подробностями, с живописными деталями, проникновенно, входя в роль вершителя судеб.

Он чувствовал, что к концу третьего дня очерк закончит, а раз так — можно будет уезжать из Ярославля. И лицо, слава богу, почти затянулось. Во всяком случае — побоев не видно. Утром он сказал Наталье: «Ты не можешь купить билет на Москву?» — «Хочешь уже уезжать?» Она даже в лице изменилась. За три дня Наталья так привыкла к Петрову, что не представляла теперь, как будет жить без него. «Да, нужно ехать», — сказал он. «Может, хотя бы завтра?» — «Если можно, Наталья, сегодня». — «Я прошу тебя, завтра. Утром. Прошу тебя. Пусть у нас будет прощальная ночь». Он посмотрел ей в глаза. И сжалился: «Хорошо. Завтра». — «Умница», — она поцеловала его в щеку и, окрыленная, побежала на работу.

Итак, завтра он должен был уезжать. А сегодня сидел за столом и заканчивал очерк. В сущности, он его написал. И теперь проходился по тексту строгим пером. Сокращал. Убирал красивости. Усиливал финал, диалоги. Драматизировал борьбу Лихачевой и Боброва. Очерком он мог быть доволен. Высосан из пальца, конечно, но вполне реалистичен. А поскольку главный герой — образ собирательный, претензий ни с чьей стороны быть не может. Володю Зинченко он сделал Толей Бимченко, Лихачеву — Лохмачевой, а Боброва — Сусликовым. Все остальное в таком же духе.

И вот тут как раз раздался телефонный звонок.

Петров привык к звонкам: обычно Наталья звонила ему по три-четыре раза в день. Просто так — поболтать, поинтересоваться, как у него продвигается очерк, спросить: соскучился ли по ней? Спросить: что ел на обед? И так далее.

Петров снял телефонную трубку:

— Слушаю.

— Дима, ты что, вернулся? — пропел удивленно игривый женский голос.

— Нет, это не Дима.

— А кто же это, если не Дима? Очень голос знакомый…

Петрову, между прочим, тоже показалось, что он слышал где-то эту напевную мягкость. И он наугад сказал:

— А мы с вами и знакомы.

— Да неужели? Кто же вы?

— Нехорошо не узнавать старых друзей.

— Честное слово, не узнаю… Что-то знакомое-знакомое, а никак не пойму…

И тут Петрова осенило: это же Саша! Натальина подруга, с которой они вместе приезжали в Москву.

— Ах, Саша, Саша, — сказал Петров с глубокой укоризной. — Таких друзей забыла, а еще клялась в любви.

— Я клялась? — Она весело рассмеялась. — Кому? Когда? Кто вы, наконец?

— Помнишь, Саша, Москву, Савеловский вокзал, квартиру Юрика Устьянцева…

— Влад, неужто ты?! — потрясенно прошептала Саша.

— Птичка, не узнаешь старых друзей.

— Откуда ты? Когда приехал?

— Да уж несколько дней.

— И Наталья молчала? Я же ее каждый день в институте вижу.

— Боится тебя.

— Меня? Не меня она боится, а тебя прячет. Слушай, Влад, ты еще не скоро уезжаешь?

— В том-то и дело… Сегодня или завтра. Завтра — это в крайнем случае.

— Все! Поняла! Выезжаю! Немедленно еду к тебе! Чтоб ты приехал — и не повидаться? Да ни за что!

— Наталью не боишься?