— Если проснешься — меня нет, поешь что-нибудь сам. Найдешь в холодильнике.
— А ты где будешь?
— Ну, милый мой, ты совсем забыл: я ведь работаю. Часов в шесть вернусь. А может, и раньше сегодня. Постараюсь отпроситься.
— Постарайся. — Он улыбнулся. И тут же невольно застонал.
— Больно? — пожалела она.
— Есть немного. Ладно, сплю. Все. — Он закрыл глаза.
Она смотрела на него, чуть склонив голову, с легкой жалостливой улыбкой. Потом вышла, а когда хлопнула входной дверью — он уже не слышал, спал.
…Проснулся Петров оттого, что услышал чьи-то шаги — совсем рядом, у изголовья. Открыл глаза. На краешке стула, улыбаясь, сидела Наталья. Шторы были полузакрыты, в комнате настаивались сумерки.
— Который час? — встрепенулся Петров.
— Неужели ты так и не вставал? — продолжала улыбаться Наталья.
— Нет.
— Ну и засоня… Шестой час, а ты все дрыхнешь. Вставай, я столько вкуснятины принесла. Сейчас будем ужинать.
— А я заслужил? — Петров, кажется, оживал, раз начал потихоньку шутить.
— А вот этого я не знаю. Но ты мой гость. А гостей нужно хотя бы раз в день кормить, чтобы они не умерли с голоду.
— А то еще хоронить придется, — в тон ей добавил Петров.
— Нет, этого мы не допустим. Ну, вставай! Я пошла пока на кухню…
Петров накинул халат и хотел было уже выходить из комнаты, как Наталья снова вернулась, держа на руках, как подарок, выстиранную и выглаженную одежду Петрова: брюки, рубаху, майку, трусы, носки.
— Что это? — пробормотал Петров.
— Не узнаешь? На — одевайся.
— Когда ты успела? — Он не верил своим глазам.
— Утром еще. Когда ты спал…
— Ну, ты даешь! — в искреннем восхищении воскликнул Петров. — Да тебе цены нет! Слушай, познакомь меня со своим Дмитрием. Хочу взглянуть на человека, который решился разойтись с такой женой.
— Не стоит он того, чтоб с ним знакомиться.
— Плохой?
— Просто недочеловек еще.
— Как это? — поразился Петров, услышав слово, которое показалось ему необычайно ярким, емким.
— Да что о нем говорить… Лучше одевайся, и идем ужинать.
Белье пахло чистотой, утюгом, оно туго облегало тело, наполняя его бодростью, свежестью. А джинсы, слегка севшие после стирки, буквально обтекали ноги, сидели на Петрове как литые. Ай да Наталья! Не только постирала, но и заштопала, и выгладила, — а где заштопала, даже и не видно. Ярко-розовая рубашка (жаль, запонки потерял), приталенная по моде, сидела на нем тоже как литая, и Петров почувствовал себя заново рожденным.
— К тебе можно? — спросила из-за двери Наталья.
— Ну еще бы! — радостно закричал он.
Она вошла, держа в руках новые темно-коричневые, с фигурными пряжками, туфли.
— Что это? — оторопел Петров.
— Туфли. Не босиком же тебе ходить.
— Ты — купила — мне — туфли? — выделяя каждое слово, проговорил пораженный Петров.
— Купила. По знакомству, конечно.
— Да откуда ты знаешь мой размер?!
— А твой старый ботинок? — Она кивнула за дверь. — Вон валяется под порогом.
— Ну, Наталья, век мне не рассчитаться с тобой! Коли б можно, расцеловал бы тебя!
— В чем же дело?
— Можно?!
— А что ты так удивляешься?
— Ты же была такая недотрога…
— А ты хотел, чтобы я с первого раза бросилась незнакомому мужчине на шею?
— Да черт его знает, чего я хотел… — Он подошел к ней и по-братски трижды расцеловал ее в щеки. — Спасибо, Наталья! Спасибо, что ты есть на свете!
— Ой, задушишь! — притворно закричала она и зарделась розовым румянцем.
Петров сел на стул.
— Можно надевать?
— Конечно!
Туфли были прекрасные, югославские, богатые, и сидели на ноге так, как будто он сам их десять раз примерял, прежде чем купить.
— Слушай, да таких и в Москве не найдешь.
— Я же говорю — по знакомству достала.
— И дорого стоят?
— Пусть это тебя не волнует. Это мой подарок.
— Ну, слушай, это уж слишком… Я подарков от женщин не принимаю.
— А от меня примешь! — Она смотрела на него так, будто она была его мать, а он — любимый, но не совсем послушный сын.
— Но это же разорение для тебя…
— Да о чем ты говоришь!
— Нет, правда…
— Все, забыли об этом. Пошли. — И она, как маленькому, подала ему руку. Пришлось подчиниться, и Петров, став в туфлях еще выше и стройней, зашагал следом за Натальей. В коридоре он увидел свой плащ, «дипломат», спортивную сумку.
— Забрала?
— Конечно.
— Нет, ты просто клад какой-то, а не женщина. Откуда ты такая взялась?
— Ниоткуда. Вот, в Ярославле живу.
На кухне, оглянувшись на Петрова (здесь горел яркий свет), Наталья рассмеялась:
— Нет, не могу! Как же они разукрасили тебя!
— Смешно?
— Знаешь, извини, но, ей-богу, смешно! Никогда бы не подумала, что такое могут сотворить с тобой. С тобой!
— Между прочим, то же самое думал и я.
Кухонный стол был уже сервирован. Две тарелки, две вилки, два ножа. Тонко порезанный лимон, густо посыпанный сахаром. Открытая банка шпротов. Маринованные огурцы и кочанная капуста. Маслины. («Маслины-то откуда?» — присвистнул про себя Петров.) Посредине — коньяк, две серебряные рюмки с позолотой изнутри. И по всей кухне — аромат жареного мяса.
— Садись… С минуты на минуту будет готово мясо… По-польски!
— Ну и ну! — только и сказал Петров.