А интересно, думала я, жуя безвкусный пирожок, что было бы дальше, не подслушай я разговора в курилке: Макс покурил бы и вернулся – ласковый, любящий, родной…
А может быть, это говорил не он? Вдруг я ошиблась, и это был не его голос?! И не голос Дениса?!
Нет, не может быть. Тема беседы не оставляла никаких сомнений, что это были они.
Мысли, одна невероятнее другой, принялись атаковать мою голову.
Пирожок попался просто отвратительный. Однако я всё же доела его, запивая чаем.
За окном начинало стремительно темнеть.
Симпатичная кучерявая девушка в соседней плацкарте достала гитару и эффектным жестом уложила её на колени. Через мгновение зазвучала задушевная песня.
Темнота за окном сгустилась, поезд шёл мерно и плавно. Песня затронула самые чувствительные струны души, и слёзы вновь потекли по щекам.
«Замолчи… Замолчи…», – мысленно умоляла я девушку с гитарой, кусая губы.
Передо мной встал образ Макса – улыбающееся лицо, полотенце, перекинутое через плечо…
«Идём на море, Ленок?..»
Внезапно острая резь пронзила желудок. Я приподнялась, но не успела пройти и двух шагов, как она нещадно скрутила меня.
– Помогите… – прошептала я, согнувшись пополам и обхватив живот руками.
Сверху свесилась голова молодого парня.
– Девушка, вам плохо? – озабоченно спросил он.
Вместо ответа из моего рта фонтаном брызнула струя рвоты. В глазах помутилось, и, чтобы не упасть, я ухватилась за край матраса, свисавшего с полки отзывчивого попутчика.
– Позовите проводника! – раздалось откуда-то.
Боль стала невыносимой. Казалось, она вот-вот разорвёт живот, и оттуда разлетятся внутренности.
Прибежавшая на шум полная женщина-проводник с округлившимися глазами прижала к уху телефон.
– Алло… Пассажирке плохо. Похоже, отравление. Через пять минут подъезжаем к полустанку Комсомольский. Подайте скорую к девятнадцатому вагону. Да, с носилками…
Голос доносился будто из небытия. Скрючившись, я кулём упала на пол и почувствовала, что вот-вот потеряю сознание.
– Она ела пирожок! – взвизгнул кто-то фальцетом.
Надо мной столпились люди. Они наклонялись, вглядывались в моё неподвижно лежащее тело, поворачивались друг к другу и что-то жарко обсуждали.
Никогда ещё пять минут не казались мне такими нескончаемыми.
Я думала, что не доживу до полустанка Комсомольский.
Наконец, поезд, встряхнувшись, остановился.
…– Сумку, сумку её возьмите! И чемодан, вот он!..
Последнее, что я запомнила – насупленное лицо молодого паренька в белом халате, который ловко закидывал на носилки мои ноги в жёлтых босоножках.
Белый потолок и сидящая на нём муха – это был следующий кадр, ухваченный зрением.
В пробуждающейся панике я приподняла голову и увидела, что лежу на больничной койке, накрытая тонкой льняной простынёй.
Я начала лихорадочно напрягать память, и в ней постепенно проступили смутные обрывки событий. Поезд, пирожок, молодой врач скорой помощи… Но дальше – полная темнота.
Я приподнялась на локтях и огляделась. Пустые светлые стены, под высоким потолком – люминесцентная лампа, возле койки – тумбочка с лекарствами… Интересно, как давно я здесь?..
В палате больше никого нет.
Рядом на стуле лежала моя коричневая сумка. С трудом дотянувшись до неё, я перетащила сумку на койку, открыла и начала проводить инвентаризацию.
Вроде все вещи на месте – паспорт, кошелёк, ключи, таблетки… На самом дне рука нащупала разряженный телефон. Быстро поставив его на зарядку, я начала проверять пропущенные звонки.
А сегодня, если верить телефону, – двенадцатое июня, и время на часах – 16.45.