Волонтёрка Маша весной билась с ковидом с нами рука об руку, потом вышла с удалёнки в офис. Не может больше рисковать в «красной зоне». Написала мне в конце сентября, жалела, что не может выйти в отделение, предложила любую другую помощь. Согласилась сделать сбор средств внутри своего офиса. Только руководство её компании пожертвовало почти полмиллиона рублей, вместе с рядовыми сотрудниками собрали миллион. Заказали в интернет-магазине всё необходимое — мази от появления пролежней, заживляющие пролежни кремы и эмульсии, пены для бритья, одноразовые бритвы, шампуни и гели для мытья, зубные пасты, одноразовые тапочки и многое другое, без чего комфорт пациента невозможен. Маша же объявила внутри офиса и сбор ветоши — а спустя неделю собрала и привезла в больницу не одну сотню килограммов. Она же написала в известный издательский дом — и они безвозмездно пожертвовали нам под тысячу изданий, просто пылившихся в архивах. Взамен попросили лишь для отчёта фотографии пациентов с этими самыми журналами. Нам не сложно.
Сама я участвовала в благотворительной барахолке в Сахаровском центре. Люди приносили всё, что им не нужно, мы продавали — деньги шли на помощь политзаключённым, а нераспроданное пристраивали в фонды. Среди нераскупленных вещей было много книг, особенно женских романов и детективов, — договорилась, забрала и увезла в больницу. Теперь к услугам пациентов собственная больничная библиотека, состоящая из почти пятисот книг. В ближайшем будущем надо бы сделать электронный каталог, будем совсем современными.
Весной больницы пытались выжить сами и спасти всех, кого только возможно. Осенью появилось время задуматься о комфорте пациентов.
Гангрена
В тот день я быстро обошла всех пациентов, находящихся под опекой. Измученные болезнью и возрастом, они всё равно цеплялись за жизнь. Бочкова хотела научиться ходить на ходунках с моей помощью — мы дошли до окна и минут пять смотрели на больничный двор, там сновали неотличимые друг от друга люди в тайвеках. Разумова сегодня присаживалась в кровати уже самостоятельно, кажется, я нужна была ей только в роли болельщицы-фанатки: «Я в вас верю! Смотрите, как напрягаются мышцы на вашей руке! Вы всё сможете!» Саркисян хотел побриться — ему хватало сил самому держать бритву, я только держала для него тазик с водой и полотенце. Даже Анна Яковлевна — бабушка за девяносто, такая худая, что мне страшновато брать её за руку, — даже она согласилась поесть полезное белковое питание. Сделав положенное количество глотков, она устала, откинулась на подушки и сказала своё первое слово за долгие дни — «спасибо». Окрылённая состоявшимся контактом с Анной Яковлевной — она лежала у нас уже третью неделю и только мычала и стонала, — я отправилась в ординаторскую:
— Всех подопечных обошла, может, кого ещё надо к сердцу прижать?
— Знаешь, есть у нас один. Он не по вашей части в принципе, он самостоятельный… Но с ним бы поговорить. Можешь? — просит Наталья Викторовна.
— Конечно.
— Тогда 517.1 Б.
Нахожу в базе — Абахон Муборакшоев, двадцать девять лет. Ничего себе, мне ровесник, а уже «поговорить». Обычно «поговорить» заказывают для пациентов старше семидесяти — им действительно нужны внимание, забота. Их мы расспрашиваем про дачу, про детей и внуков, про домашних животных. Ладно, разберёмся.
— Добрый день, Абахон! Я волонтёр, Таша. Пришла вас навестить.
На худющем лице ярко чернеют глаза. Молчит.
— А я очень люблю Казахстан, не раз была там. Алматы — прекраснейший город. Мой муж оттуда родом.
— П-ш-кент, — выплёвывает он и немного отворачивается.
— Чимкент? — Кажется, излучение моего дружелюбия сравнимо с альфа-пушкой.
— Я из Пен-джи-кен-та, — неприветливо чеканит он.
Боже, как неловко. Я впервые слышу это название. Где это вообще? Как продолжить разговор и наладить контакт? Будь я без маски, можно бы было просто улыбнуться…
— Это Таджикистан. Я никогда не был в Казахстане. И не надо меня уговаривать. Я всё решил, — внезапно громко и чётко произносит пациент.
— Я не была в Таджикистане. Но был мой муж. Он привёз оттуда фисташки и лимоны.
— Точно из Таджикистана, а не из Узбекистана?
Кажется, он пытается шутить.
— Точно-точно. Из Худжанда, покупал их на городском рынке. Ему очень понравился город, особенно та крепость прямо над рекой. Простите, я не помню её названия…
— Да, точно. Худжандская крепость. А на этом рынке мой аму торгует и сейчас.
— Аму — это ваш отец?
— Э, нет. Отец умер, я ребёнком был. Нас шестеро детей у матери, дядя нас потом к себе забрал. Аму — дядя по-нашему или любой старший в семье. Я ему там помогал, а когда своя семья появилась, в Москву поехал работать.
Рассказывает о себе — дома ждут жена и пятеро детей. Боже, у меня в его возрасте два кота и кролик, и то я чувствую непомерную ответственность, а у него пятеро детей. Работает Абахон в Москве, курьером в популярной сети доставки еды.
— Только вы меня всё равно не уговорите. Я всё решил, — неожиданно повторяет он уже слышанную мной в начале беседы реплику.