Семья нашего пациента уже рассказала в своей деревне, что он погиб, и собиралась вылетать, как станет возможно, чтобы подтвердить всё окончательно и забрать тело для похорон, как Фрунзик Робертович открыл глаза у нас в реанимации. На поправку он шёл очень быстро, в тот же день его экстубировали. Когда он узнал, что пролежал в больнице уже тридцать семь дней, стал умолять принести его телефон, чтобы дать весточку родственникам. Однако вещи из хранилища забрать совсем не просто, да и никаких телефонов в реанимации пациентам не положено. Учитывая необычность ситуации, волонтёры взяли у него номер телефона брата и сами связались с ним. Кажется, вначале брат Фрунзика Робертовича решил, что это какой-то особый жестокий розыгрыш. И только когда сам Арутюнян взял трубку и сказал ему по-армянски пару слов, брат наконец-то поверил, что всё обошлось. Сказать больше пары слов пациенту пока было тяжело, но он слушал родную речь и плакал от радости, а в другой стране плакал от радости его брат.
Петька, Васька и Кузька
Некоторые пациенты реанимации находятся не в сознании и не в коме, а в тяжёлом бреду. Вот на койке три-три грузный мужчина средних лет. Он невнятно бормотал что-то себе под нос несколько дней. А потом у него прорезался голос. Теперь он говорит громко и внятно, смотря невидящим взглядом в потолок.
— Черти, везде черти. Трое их. Вот тот, что у меня в ногах сидит и щекочет мне пятку, — это Васька. Вон по карнизу прыгает Петька, а тот, у которого хвост колечком, — это Кузька. Эй, видите, Кузька к вам пошёл, он сейчас будет вам в ухо свой хвост засовывать, — рассказывает Три-Три соседям. — Васька, перестань, мне смешно. Уйди, молю тебя. У вас в больнице столько чертей развелось! Врачи, сделайте что-нибудь!
Врачи, надо сказать, делали — повышали дозы успокоительных, пока чёртики не оставили Три-Три в покое.
Ресторатор в реанимации
В пятой палате на второй кровати лежит очень жизнерадостный мужчина. У нас он долго, попал ещё в начале весны и был в очень тяжёлом состоянии. Но вот мы видим на мониторах, что его показатели улучшаются, а вскоре врачи экстубируют его. Почти с первого же дня начинает говорить. Много, бодро, весело и со всеми.
— Намолчался за это время, — с улыбкой поясняет он и принимается за любимую тему — кулинарию. Он шеф-повар известной ресторанной сети. — Знаете, нас кормят тут так, что на поправку пойдешь просто потому, что есть такое не захочешь! Нет, ну кто так готовит борщ? Капуста в борще должна быть хрусткой и почти свежей, а не вот такой кашей. Они там что, все овощи добавляют разом? Ну кто так подает пасту? Им на кухне понятие «альденте» совсем не знакомо? Выварят всё полезное в воду, а мы ешь что получилось! Я всё понимаю про диеты и какой стол нужен больным. Но ведь и это можно сделать вкусным…
На завтрак, обед и ужин он грозится, что, как только выпишется из больницы, разработает авторское больничное меню, которое будет соответствовать нормам по питательности и сможет поспорить по вкусу с ресторанными блюдами. Так как перед утренней сменой я успеваю только выпить чашку кофе, то от его рассказов о рецепте самого лучшего карпаччо мой желудок каждый раз напоминает о себе. Перед тем как его переводят в линейное отделение на поправку, он берёт с каждого из нас обещание прийти к нему в ресторан после карантина.
Covida Loca
Девятое июля для всех волонтёров запомнится как особенный день. Тогда нас официально приняли в медицинскую семью. Наш статус обозначили так — «приёмные дети больницы». Нам вручили почётные грамоты волонтёров — к этому времени мы держали противоковидную оборону уже больше трёх месяцев. Абсолютно все сотрудники больницы в любом отделении привыкли, что к ним может прийти волонтёр. Принесёт ли он анализы или другие медицинские документы и тут же уйдёт или станет полноправным членом отделения, он будет одет в такой же защитный костюм. Он будет таким же отзывчивым с одной стороны, но и таким же хладнокровным с другой. Так же, как и врач. Он не будет бояться или брезговать. Должность «волонтёр» стала почётной и важной наряду с любой другой.