— Мне сказали, что вы можете помочь. У моей мамы Ирины Алексеевны завтра день рождения, а мы, её семья, все на карантине. Можно сделать ей какой-то сюрприз?
— Хорошо, постараемся.
Наутро палата именинницы украшена шариками со всего отделения, а на стенах на скотч прилеплены распечатанные на принтере открытки с поздравлениями от семьи.
Я не фанат повсеместного ношения георгиевской ленты, надо признаться, меня даже коробит, когда знаком отличия завязывают косички, носят его на сумке или на машине. А в этом году я с непередаваемым трепетом повязывала ленточки на букеты — их на 9 Мая вручили лежащим в больнице ветеранам и детям войны. В коронавирусной битве за жизнь георгиевская лента оказалась очень уместной. В тот же день в нескольких отделениях врачи взяли в руки гитары и поздравили ветеранов военными песнями. Кстати, о патриотизме — среди волонтёров мне ни разу не встретились активисты военно-патриотических организаций или сторонники правящей партии. В транспортную бригаду не записались бравые члены «Ночных волков», на 9 Мая не пришли активисты от коммунистов. Да и вообще, кроме волонтёров, никто не пришёл…
Пока ковид не разлучит нас
Вот пациентка Наталья Гаврик — она в больнице больше пятидесяти дней, очень долго пробыла в реанимации. На стене палаты — картинки, мотивирующие идти на поправку. Про неё — отдельная история, а точнее, про её мужа. Пока единственная на моей практике. Когда Наталья заболела и была госпитализирована, Андрея — её мужа — очень угнетало, что он не может быть рядом с женой, помогать ей, заботиться. Он пришёл к нам, к волонтёрам, объяснил ситуацию и сказал: «Я готов работать в отделении, лишь бы быть рядом с любимой».
И отправился в реанимацию. Мыл полы, кормил пациентов, переворачивал, чтобы не образовывались пролежни, обрабатывал язвы, менял памперсы, делал любую работу, но видел любимую каждый день. Много дней она пробыла в медикаментозной коме, но он почти каждый день был рядом. Когда Наталья проснулась, Андрей был на смене, и она сразу увидела его лицо, услышала голос. Пока она оставалась в реанимации, он работал в реанимации. Когда её перевели с улучшением в отделение, он попросил о переводе из реанимации к нам. Он приходит на смену, заходит к жене порадоваться улучшению и идёт помогать другим пациентам отделения. И всегда, когда выдаётся свободная минутка во время дежурства и после него, сидит рядом с ней, разговаривает, помогает разрабатывать потерявшие подвижность конечности, кормит, ухаживает. Когда я узнала их историю, на глаза навернулись слёзы. А плакать в респираторе и очках очень неудобно.
Постковидный ПТСР
В МКБ-10[8] появился новый код —
Несколько дней назад в реанимации я поняла, что показания приборов у одной пациентки очень плохие, со всех ног побежала к сёстрам: «Красновой с четвёртой койки в пятом блоке плохо», перечисляю её показатели. «Ей не плохо, она просто уходит», — тихо сказала медсестра и отвернулась. Получается, я буду протирать подоконники и мыть медицинские столы, а в это время в метре от меня будет умирать человек? Один, без близких? Листаю её карту, в контактах есть имя дочери — Виктория. Возвращаюсь в палату. Пациентка без сознания, очень много трубок и проводов. Вот датчики на сердце, вот центральный венозный катетер на шее, вот назогастральный зонд, вот трахеостома, вот пульсоксиметр и манжета тонометра. Одеяло сбито, на простыне следы крови. Её дочери, судя по карте, тридцать один год, почти мне ровесница. Отгораживаю Краснову ширмой от других лежащих в палате. Беру стул и сажусь рядом, беру её за исхудавшую, всю в кровоподтёках руку. Вначале просто молчу, потом по какому-то наитию начинаю говорить: «А вы знаете, нам звонила ваша дочка — Вика. Она очень беспокоится за вас, она вас очень любит. Вы для неё самый важный человек на свете. Она сама нам так сказала. Вика много нам рассказала — как вы ей бантики заплетали перед детским садом, как всегда целовали на ночь, какие устраивали для неё дни рождения. Она всё помнит и очень ценит».