Говорю очень долго. Нет доказательств, что пациенты в коме слышат окружающих, скорее я говорю это для себя, чтобы как-то успокоиться. Монитор попискивает, писк становится всё более частым и пронзительным, потом переходит на одну ноту. Прибегают врачи и медсёстры, одна сестра берёт меня за руку: «Иди, не смотри». «Всё в порядке». По правилам мы не можем оставить пациента без реанимации, даже если понимаем, что помочь не сможем. Поэтому врачи выполняют положенный протокол. Пациентка уходит. Её накрывают простынёй с головой и уходят звонить в морг. Через полчаса её заберут, а мне нужно будет вымыть кровать и застелить её к приёму следующего пациента.
В дверях палаты встречаются две каталки — на одной умершую повезут в морг, на другой привезли следующего пациента на её койку. Внезапно понимаю, что я знаю имя её дочери, но не помню её собственного — только фамилию.
Один сатуратте и два пирожка с ковидлом, пожалуйста
Помимо работы в отделении, волонтёры занимаются всем, чтобы облегчить жизнь медицинского персонала. Врачи дневной смены торопятся на работу и не успевают дома выпить кофе и позавтракать? Врачам ночной смены нужна небольшая передышка после смены? — Откроем кафе на открытом воздухе на территории больницы, украсим его бумажными шариками и гирляндами, нарисуем красивые плакаты, приглашающие к нам. Смеёмся, что на бизнес-завтрак в кафе «Ковидушка» подают сатуратте и пирожки с ковидлом.
Вообще нас спасает только чувство юмора. Начали заболевать волонтёры — больше всего потерь в ОРИТ-9, — мы стали в шутку называть его волонтёров «девятой ротой». Запустили в чатике флешмоб — заменить в названии фильма или строчке из песни какое-нибудь слово на «коронавирус» или «ковид». Так появилось «Трое в лодке, не считая ковида», «Одиннадцать друзей ковидника», «Пациент освобождённый», «Все ковид, а я останусь» и «Москва в ковид не верит».
Но порой идеи подкидывает нам сама жизнь. Сидим в ординаторской, мой стол — ближайший к двери. Заглядывает кто-то из другого отделения, в тайвеках и масках все одинаково неразличимые, и спрашивает:
— Чумных к вам привезли?
Тишина, все в ординаторской тревожно переглядываются.
— Что вы молчите? Чумных к вам перевели или нет?
— Э-э-э, нет, у нас только коронавирусные. Я не знаю, где чумные, — удивлённо отвечает Дмитрий Эдуардович.
— Чумных Александр Григорьевич. Он к вам поступил или нет? — трясёт пришедший у нас перед лицом картой.[9]
Воскрешение Лазаря
Позитив, юмор и, наконец, вера — вот что помогает спасать жизни. Мы верим до последнего и просим верить наших пациентов и их родственников. Даже когда шанса почти не осталось. И тогда выживают даже пациенты с девяностопроцентным поражением лёгких.
Фрунзик Робертович Арутюнян, гражданин Армении, перед закрытием границ оказался по работе в Москве, связь с семьёй — через видеозвонки и мессенджеры. Ночью ему внезапно стало плохо, скорая привезла его к нам с тяжёлой дыхательной недостаточностью, уже без сознания. Документы его они в квартире не нашли, записали с его слов только имя. Видимо, он не успел сообщить семье, в какую больницу его везут, да и просто рассказать о своей болезни. В приёмном покое его определили сразу в реанимацию, а личные вещи поместили на хранение. В реанимации он пролежал больше месяца. Семья в это время всеми силами искала его, но возможности самим приехать и участвовать в поисках у них не было, опять же из-за закрытых границ. А дальше начинается история в стилистике бульварного детектива.
Заявление о его пропаже поступило в Москву, в ориентировке было указано немного — фамилия и имя, возраст, рост, цвет волос и глаз, но была одна деталь — золотой армянский крестик на цепочке. Как мне потом рассказали, армянский крест по форме несколько отличается от других христианских крестов. По украшению его и искали. И тут в один из городских моргов привезли погибшего, без документов, зато с характерным украшением на шее. Да и под остальные характеристики он, видимо, подходил. Связались с близкими Арутюняна, сообщили, что найден погибший, подходящий под описание, с собой у него почему-то не оказалось ни документов, ни телефона.