Читаем Лицей 2021. Пятый выпуск полностью

<p>12</p>

Разве такое бывает? Кто же знал, что мадам Эдер вообще не умеет кататься на велосипеде?

«Твой дед знал, что я не катаюсь!» — покуривая на скамейке у озера в плаще поверх махрового халата, сказала она после того, как объявила, что они разведутся.

На тот момент она уже неделю считала, что я диссидент, а он «изверг, нет, Иуда Искариот!», и почти что не разговаривала с нами.

— Ты же в курсе, что я не безработная? — спросила она.

— Да.

— У меня есть свой музыкальный коллектив — джазовая группа. Ты знаешь, как она называется? Ты вообще знаешь, что она у меня есть?

— Нет.

— Давай-ка я расскажу, почему ты этого не знаешь. Потому что твоему деду важно, чтобы с тобой постоянно кто-то был. В смысле, не фрау Хубер, а кто-то из нас, с кем ты бы чувствовала себя хорошо, как дома, — она состроила недоумённую гримасу, скорее всего, для самой себя. — Я ведь стараюсь, мышка. И дело не в том, что мне сложно, нет, мне даже нравится, потому что ты, — она немного зависла, подбирая слово, — нормальная.

Какой дивный комплимент!

Однажды я спросила мадам Эдер, хотела ли она когда-нибудь завести детей. И она посмотрела на меня своим самым странным немигающим взглядом — дети? какие дети? — как если бы я была кошкой, которая интересовалась, не думала ли она случаем о пушистом усатом друге себе домой.

«Нет! Из детей мне более-менее нравишься только ты, — сказала она тогда. — Но не факт, что это не изменится, когда ты вырастешь, поэтому пока достаточно».

Я вспомнила это, и мне стало её жалко. Я посмотрела на мадам Эдер и обняла её взглядом, потому что даже будучи похожей в своём халате-плаще на тонконогого мистера Мишлена, она оставалась очень уязвлённой и острой. Жалость к взрослым — всегда самое саднящее из всех возможных чувств обиды на этот мир. Самое нечестное! Потому что из вариантов — понять, исправить, почувствовать — ребёнку обычно предлагается только последний.

— Твоему деду скоро семьдесят, — сказала мадам Эдер, откинувшись на скамейке, и принялась задумчиво корябать подбородок ногтями. — И, несмотря на то, что он такой весь из себя бодренький сибирский парубок, ясно же, что речь идёт исключительно о том, что Она заглядывает ему в рот, а он её слушает. Как думаешь, это старческое?

Вся проблема мадам Эдер была в том, что она очень хотела быть музой. Но объекты для своей прихоти она выбирала не самые простые. Её первый муж, бельгийский бас-гитарист какой-то полугаражной рок-группы, много лет назад посвятил ей целый альбом L’ancre de salut — что-то вроде «последней надежды», а потом выдохся и, будучи в творческом кризисе, переключился с музыки на философию Жоржа Батая, главным образом на его работу по истории эротизма и идеи о том, что эрос, то есть желание и влечение, является чуть ли не единственной движущей силой в мире и тем, что в конечном итоге делает человека человеком, а самое главное — что самоотрицание своей животной природы приводит исключительно к драматическим сценариям в судьбе. Поэтому напрочь перестав отрицать в себе животное, её первый муж отыскал по заветам гуру «свой собственный исток» и зажил полной смысла животной жизнью. В последний раз они виделись несколько лет спустя в лечебнице, куда мадам Эдер приезжала навестить его в рамках какой-то терапии. Она искренне считала, что всё это произошло из-за того, что он плохо учился в школе: «Я вообще не уверена, что он её закончил. Вот если бы он начал своё знакомство с философией такого рода хотя бы с Фрейда, у него был бы шанс не настолько буквально осознать себя животным».

Когда она встретилась с моим дедом, он был уже очень немолодым советским пианистом со странностями. На тот момент он являлся членом Союза композиторов СССР, лауреатом премии Роберта Шумана и победителем конкурса имени Иоганна Себастьяна Баха, которые проводились в ФРГ и ГДР, а также автором внушительного количества музыкальных сборников, которые назывались абсолютно одинаково. Казалось бы, кто может быть анекдотичнее композитора, дающего каждому своему произведению название «Цветущий кориандр». Стоит задуматься. Но только не для мадам Эдер. Она захотела стать его Эвтерпой, но не учла, что он и без неё неплохо справлялся со своей Мельпоменой.

«Я вот что поняла, — сказала мадам Эдер, продолжая удручённо дёргать свой подбородок. — Когда мужчина ни с того ни с сего начинает увлекаться философией — всё! Это значит: пиши пропало, привет родителям, надвигается кризис. Нет, мышка, это уже кризис! Знаешь, по-настоящему он любит только себя! — она наставила на свою грудь длинный палец-пистолет. — Даже я по сравнению с ним просто мать Тереза».

А потом она на мгновенье задумалась и совершенно наивно выдала: «Не могу понять, почему он меня не любит!»

Я открыла рот, чтобы сказать, что это неправда, но она меня опередила, выпульнув: «Не так, как…», — и сама себя остановила, потому что бессмысленнее продолжения этой фразы может быть только само желание, чтобы тебя любили иначе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия