Лицей 2021. Пятый выпуск

14

К последнему лету перед их разводом форшмак претерпел ребрендинг. Теперь он чередовался с хумусом — не селёдкой единой, и для надёжности фасовался в небольшой термос со скрипичным ключом на крышке. А ещё появился совершенно новый мохнато-полосатый халат с рисунком в виде скачущих аккордов на спине. И он был настолько ужасен, что если бы Бременским музыкантам понадобился в коллектив барсук-пианист, то пятым они бы взяли моего деда. Благо носил он его нечасто, я видела его лишь раз. Когда он однажды появился в нём из ванной без предупреждения, меня пронзило странное чувство: в доме вроде бы и не было питомца, но имелся дед в таком халате, и отчего-то присутствовало ощущение, что всё-таки был. И, как на грех, он уселся в нём играть «Полёт шмеля» Римского-Корсакова. Нет чтобы выбрать что-то менее фундаментальное и анималистичное!

«Не спрашивай, — сказала мадам Эдер, подпиливая ногти. — Рождественский подарок друга».

В том, что фрау Шмуэль и правда хотела дружить, сомнений не было. Если у неё и имелись какие-то романтические чаяния по поводу моего деда, что вряд ли, то они сильно уступали идолопоклонческим. Судя по всему, ей очень хотелось быть причастной к его судьбе, и поначалу просто добрый жест стал со временем напоминать преступное внедрение в частную жизнь. Должно быть, она и с мадам Эдер бы подружилась, лишь бы провести полное оцепление. Но, похоже, деду было всё равно. Думаю, для него фрау Шмуэль, как бы страшно это ни звучало, была чем-то вроде калибровочной гири, которая уравновешивала его действительность, чтобы её вконец не перекособочило. Чем больше мадам Эдер чего-то ждала от него, тем больше он не хотел ей это давать. Кто знает, может, ради такого и в жутком халате начнёшь ходить, лишь бы снизить давление.

В любом случае, он бы никогда сам не додумался купить такую кошмарную вещь. Ему не нужны были все эти кружки со скрипичными ключами или тематические футболки, кепки и халаты, чтобы почувствовать себя причастным к музыке. К тому же, он вряд ли мог приобрести себе что-то серьёзнее шнурков без помощи мадам Эдер. Из несложных повседневных вещей — футболки, джинсы, свитера, носки — она обычно всё покупала ему сама. Просто приносила пакеты домой со словами: «Сегодня я снова сэкономила нам время!» И он не возражал. Разумеется, обувь, костюмы и смокинги для выступлений им приходилось выбирать вместе. Мадам Эдер сильно не любила ходить с ним по магазинам: «Слишком медленно!» — и это была правда. В вопросах примерки в нём включался самый настоящий неумолимый дедушка.

«Почему мы не можем его просто обмерить и купить сами?» — спрашивала я.

А дед отвечал, что обмерить мы его ещё успеем, и уходил в примерочную на час. Обычно, пока он переодевался, мадам Эдер говорила мне: «Ты остаёшься за главного!» — и успевала сделать кучу полезных и не очень вещей в другом месте: сходить покурить, сбегать «на минутку» в аптеку за мелочами, где-то купить себе новые туфли или узнать, не завезли ли в соседний магазинчик свежие мидии.

«Я бы успела их приготовить и съесть! Ты что, всё ещё возишься? — громко говорила, врываясь в примерочную, и почти всегда тут же морщилась мадам Эдер. — Мне очень жаль, но снимай! Что это за воротничок Пикадилли? Ты как енот! Он укорачивает шею», — и мы вяло двигались дальше.

Я скучаю по тем временам, потому что с мадам Эдер были связаны прекрасный, всегда солнечный Цюрих и атмосфера эклектики: сонного и взгального, ленивого и подвижного, родного и иностранного, точно как она сама — мадам «почти что» и олицетворение «не той» женщины в жизни «того самого» мужчины.

Летом, когда они разводились, я не приехала в Цюрих. К июню они уже почти полгода не жили вместе, и у деда начался трагическо-винный этап, преисполненный угрызений совести, которые, впрочем, к августу уже благополучно его отпустили. Мои родители им постоянно звонили и убеждали не делать глупостей.

— После семидесяти не разводятся! — говорил деду мой отец.

— А после сорока семи разводятся! — выхватывая у деда трубку, голосила мадам Эдер.

Она объясняла причину разлада с философской точки зрения: «Из-за серьёзных расхождений наших нравственных императивов!» В то время как мой дед — почти что с мефистофельской: «Стоит ли пытаться скакать на дохлой лошади? Если что-то умерло, лучше оставить в покое труп и двигаться дальше».

В последнее лето перед их разводом за день до моего отъезда домой мадам Эдер пошла проведать фрау Вайнамель, и мы, как всегда, ожидали найти её на следующий день в гостиной в состоянии комы, из которой её не вывел бы даже гальванизм. Но к полуночи спящий дом наполнился зазывными скрипичными звуками цыганской «Венгерки», и я встала навстречу чему бы то ни было. Музыка доносилась из кухни, и отчего-то я очень боялась увидеть, как пьяная мадам Эдер в одиночестве отплясывает цыганочку рядом с холодильником. Но ещё больше я боялась увидеть на её месте своего деда!