Лицей 2019. Третий выпуск

Я легко мог представить, как через пять лет, через десять или даже двадцать мы с Лизой сидим перед телевизором и хохочем над какой-нибудь комедией, или читаем вывески на улицах и составляем из них новые слова. Лиза будит меня по утрам, готовит завтрак — батон с яйцом. Водит к стоматологу и следит, чтобы я надевал пластинки на зубы. Читает перед сном. Спрашивает, о чём я мечтаю, и не смеётся, когда я говорю, что хотел бы бродить по свету и менять лампочки. «Я буду носить с собой полные карманы лампочек и, если вдруг увижу, что где-то темно и страшно, быстро вкручу», — говорил я. «Это очень нужное дело», — кивала она.

Как по мне, наша жизнь была прекрасна. Но однажды Лизе оказалось мало только меня.

Она взрослела и всё больше тянулась к внешнему миру. Я этого не понимал. Не понимал, зачем нужен ещё кто-то, когда мы есть друг у друга, самые близкие и родные люди. Сколько же нервов я истрепал ей своими капризами! Когда она собиралась в кино (без меня!), изображал обмороки. Если ей кто-то звонил, а трубку успевал схватить я, всегда говорил: Лизы нет дома. Укорял её, что мне одиноко, что мне снятся кошмары, чтобы она, уходя, мучилась чувством вины. «Ты меня бросаешь, — говорил я ей, — ты меня тоже бросаешь».

Сначала это были только слова, но однажды они переросли в реальный страх. Лиза и вправду могла уйти. Выйти замуж или уехать куда-нибудь. Ей уже исполнилось восемнадцать. У неё был парень. Обыкновенный парень, толстогубый и длинноногий, как верблюд. Но моя ненависть день за днём лепила из него демона. Замирая от собственного коварства, я рассказывал Лизе, что видел его с другими девчонками или что он угрожал выбить мне зубы.

Мой мир рассыпался на куски. Я всё чаще кричал на неё и обвинял во всех смертных грехах. Хотя вина моей сестры была лишь в том, что она хотела жить обычной жизнью восемнадцатилетней девчонки: с влюблённостями, друзьями, музыкой и танцами. Она устала быть челноком, бесконечно штопающим рваное существо нашего дома: от матери к отцу, и ко мне, и снова от матери к отцу.

«Ты невозможен», — вздыхала Лиза.

В тот день я на неё наорал. Она уходила на вечеринку с большой компанией. Уже стояла в прихожей, подкрашивая губы, а кто-то из компании ждал внизу. На ней были красивое серебристое платье и чёрная блестящая курточка, и во всём этом она была похожа на девушку из журнала.

— Почему мне нельзя пойти вместе с тобой? — спрашивал я.

— Потому что тринадцатилетнему мальчику будет скучно с такими нудными стариками, как мы, — ответила Лиза.

— Ты всё время уходишь, а я остаюсь один, — ныл я.

— Обещаю: завтра мы весь день проведём вместе. Придумай, куда ты хочешь пойти.

— Я не хочу завтра. Я хочу сегодня. Останься.

— Ну что за ребячество… Меня ждут.

Я разозлился. Она была такая красивая, честное слово. Кто угодно захотел бы на ней жениться и отнять её у меня.

— Ужасное платье, — сказал я. — Ты выглядишь очень дурно!

Она подняла бровь, но ничего не ответила.

— Раздевайся! — приказал я.

И даже схватил её за куртку. Она тоже начала злиться, стукнула меня ладошкой по лбу.

— Маленький тиран, отпусти меня!

— Ну и не возвращайся тогда! — заорал я.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты никогда больше не вернулась!

Если бы я мог представить, чем закончится тот день… Если бы я мог вернуться! Сколько раз в моей голове звучали жестокие, сказанные в сердцах слова, и я умирал от невозможности вымарать их хотя бы из собственной памяти.

Я помнил её взгляд, когда она уходила. Усталый и слегка укоризненный. Помнил, как ворвался к ней в комнату, разлил на пол её духи, изломал помады. На́ тебе! Вот так!

К полуночи она не вернулась. Не вернулась и наутро. Наш дом нестерпимо пропах её духами. Родители забеспокоились.

Сначала я думал, что Лиза мстит мне. Нарочно спряталась у какой-нибудь подруги или своего парня, чтобы меня проучить. Но все подруги и губастый парень, похожий на верблюда, были опрошены. Они звонили нам каждый час: не появилась? Как же так? На третий день лица родителей вдруг стали такими беспомощными, что я испугался.

А потом случилась небывалая ночная гроза, редкая для апреля. Земная твердь забилась в лихорадке. Люди бросали машины или ехали вслепую. Деревья валились на линии электропередач, и целые кварталы вынуждены были жечь свечи. Всё это обсуждали в утренних новостях. Мать смотрела новости. Я застыл: она плакала.

— Мам, — сказал я, — это же просто гроза.

В Лизиной комнате высыхала лужа духов, и на кровати, усыпанной пеплом раскрошенной пудры, валялись жалкие остатки дешёвых девичьих помад. Когда её нашли на Концевой, в доме всё ещё пахло духами.

Да что там, до сих пор пахнет.

Не знаю, поняла ли Сто пятая, как я любил свою сестру — единственного на земле человека, отвечавшего мне взаимностью. Мы стояли на Концевой, и на щеках наших замерзали слёзы. Сто пятая нашла мою руку. А потом мы обнялись, и губы мне щекотал мех на её куртке.

В тепле автобуса, слегка разомлев, она прошептала:

— Смотри!