Перед нами села молодая женщина в курчавой вязаной шапке. На шее её, прямо под шапкой, темнела аккуратная маленькая бабочка. Мы со Сто пятой переглянулись заговорщически. На мехе дрожали искристые капельки, глаза у неё были тёмно-зелёные и нежные. Я не мог не думать о ней, словно попал в западню. Когда Ярослав вернулся, ловушка захлопнулась.
Сто пятая тоже оказалась сдвинутой на спорте. Когда лёг настоящий снег, они оба словно с ума сошли: поедем кататься с гор — и точка. Не мог же я отпустить их вдвоём. Теперь, после бабочек, после Концевой, после того как мех на её куртке щекотал мне губы, — не мог. В электричке нам хватило бы одной скамьи на всех, если бы Сто пятая не поставила у окна свой огромный красный рюкзак. Пришлось мне плюхнуться через проход от них. Рядом устроилась необъятная тётка, тут же выловила из просторного кармана шоколад в золотистой обёртке и захрустела. Я отодвинулся к окну. Смотрел на них украдкой: что они делают. Ярослав безоблачно улыбался, она опустила голову на его плечо и что-то говорила. Тётка решила, что я пялюсь на её шоколад, и спросила:
— Хочешь? У меня ещё есть.
Я отпрянул. Они засмеялись. Тётку вспоминали мне всю дорогу до посёлка.
В горах было много народу. Все эти спортсмены в обтягивающих мышцы костюмах, на уродливых лыжах с округлыми носками, похожими на тюленьи морды. Эти их очки на пол-лица — не понять, о чём они думают. Наверняка ни одной дельной мысли, а спеси — выше гор. Парень, который выдавал лыжи в прокате, мне сразу не понравился. Он посмотрел на меня презрительно и у единственного спросил, каков мой уровень катания. Уровень катания, чёрт возьми! Что я должен был ответить?
Этот парень в красной шапочке на одно ухо выдал мне самые старые, облезлые лыжи, на которых, вероятно, каталась его бабуля, и посоветовал начать со склона номер два. Он махнул рукой в сторону горки, где копошились несколько детей с инструктором.
Ярослав со Сто пятой в это время уже переобувались. Ноздри трепетали у обоих в предвкушении хорошего дня. Им нравилось всё: горы, снег, солнце, люди, риск — и они сами среди этого всего.
— Ты с нами, наверх? — спросил Ярослав.
Оба стояли на лыжах — настоящих горных лыжах — так уверенно, будто в них родились. Прямо картинка для рекламного проспекта. Я кисло улыбнулся. Да, струсил. Как только увидел прищур парня из проката, как только почувствовал запах лыжной мази. Я никогда не любил спорт и своему телу не доверял. Зачем попёрся сюда?! Так и стоял в дурацких лыжах, с которых почти облупилась синяя краска, и смотрел, как они уезжают, смеясь и переговариваясь, уменьшаются до тёмных точек и исчезают на вылизанных ратраком склонах. Свободные, сильные, смелые.
Куда-то я всё-таки со злости забрался, на какой-то пустынный склон. Мне в спину кричали: «Эй!», кажется, инструктор. Я сделал вид, что не слышу. Этим спортсменам лишь бы щёлкнуть тебя по носу. Вспомнил школьные уроки катания. Пару раз упал, но забрался-таки на дурацкую гору. Отдышался после подъёма. Кровь перестала стучать в висках, и стало тихо. Внизу располагался посёлок. Тропинки меж домов петляли и скрещивались, как линии на ладонях. Тронул губу. Так и есть — распухла. Ссадил в одном из неловких падений. Небо, ещё полчаса назад ясное, заволокло тучами. И я вдруг начал фантазировать.
Снежную бурю вообразить легко. Будто ребёнку надоело рисовать зимний пейзаж и он раздражённо смешал свежие краски. Только в углу рисунка уцелела тщательно выписанная синяя лыжа. Меня найдут по одиноко торчащей из сугроба лыже. Впрочем, и бури не надо. Достаточно закрыть глаза на этой трассе, узкой, с крутым уклоном и глубоким ущельем. Манящее предчувствие гибели.
Я стоял на вершине и воображал, как несусь в ущелье, сбивая на ходу цветные ограничители. Лечу в завывающую пустоту. Наконец замираю, сломанный, неживой, красная звезда на белом. Лицо покрывает мелкий, колючий снежок. Даже красиво. Если б не болячка на губе.
Из-за поворота выскочил мальчишка лет двенадцати. Притормозил и махнул: всё в порядке? Я вздохнул. Глубже надвинул мокрую насквозь шапку. Тронулся с места, поднял мелкий, колючий снег. Никакого ущелья здесь не было, никаких крутых склонов и опасных виражей.
— Ну как прогулка? Удалась? — ехидно спросил парень из проката.
Забрал у меня лыжи и осклабился. Я не ответил.
— А ваши друзья ещё наверху, — крикнул он мне в спину. — Бесшабашная парочка!
Я с удовольствием спустил бы его с горы на заднице! Голени ныли жутко. Когда я шёл вниз, ещё и ступни начало сводить болью. Я не погиб, но что мешало мне сделать вид, что чуть не погиб? С этой волнующей мыслью я отправился в посёлок и вошёл в кафе с помпезной красной крышей. В нос ударил всепроникающий запах мастики для лыж. Кругом сидели спортсмены, мешали остатки адреналина с безалкогольными коктейлями. Я сел у стойки, заказал горькое пиво. Бармен, как две капли воды похожий на надменного парня из проката, спросил, есть ли мне восемнадцать. Тогда я попросил кофе с молоком.