Лицей 2019. Третий выпуск

— Причём знаете, что я доставляла этому старикану? Какие-то очень умные книги по педагогике, — фыркнула она.

— Точно маньяк, — резюмировал Ярослав, нетерпеливо отсекая часть истории, где ещё не было его.

Девчонка улыбнулась и вдруг прильнула к его плечу, а он поцеловал её в макушку. Мне стало ещё тоскливее, честное слово. Тут к нам подошла артистка — бывшая Офелия, нынешняя жена Карла Валленды. Стала покачиваться с носка на пятку.

— Как дела, молодёжь?

— Всё хорошо, мам, — ответила девчонка.

Когда они очутились рядом, отпали все сомнения — «французская красота», увядающая в одной, плавно расцветала в другой. Как я раньше не сообразил.

— А у вас тут… куртуазно, — сказала артистка. — Он, она и третий.

Кровь прилила к моим щекам, но Ярослав рассмеялся, оценив шутку. Девчонка тоже улыбнулась, и бледные веснушки запрыгали по щекам, будто живые.

— Что вы тут делаете, молодёжь? — с грустью спросила её мать. — В вашем распоряжении — восхитительная звёздная ночь, бесконечные дороги, деревья над головами. А вы что делаете?

И тут меня будто ошпарило:

— Ч-чёрт, а который час?

Я торопился, но прибежал домой в начале одиннадцатого. Мать не спала. Сидела в ночной сорочке за низким столиком из искусственного камня, собирала головоломку. В последнее время это занятие заменяло ей таблетки в синей склянке.

— Извини, задержался в театре, — сказал я. — Эта не приходила?

— Всё хорошо, — ответила мать и устало откинула волосы со лба. На лице белели остатки крема. — Она позвонила и сказала, что больше не будет к нам ходить. У тебя теперь всё хорошо…

Фотография Ярослава на проволоке появилась в газете (я сохранил и эту газету). Он обмолвился, что скоро театр отправится на гастроли — наделавших шуму «Летающих» уже ждали в трёх городах. Девчонки сходили по нему с ума, честное слово. Звали в кино, вздыхали у стеночки. Но он ухитрялся разговаривать с ними так, что никто не обижался и не устраивал обычных в таком деле драм.

Он умудрился не зазнаться. По-прежнему брал в буфете гору пирожков, кормил свою кудрявую ораву. Усиленно занимался спортом. Мы по-прежнему гуляли с ним после уроков, и он рассказывал что-нибудь интересное: как однажды прослушал сигнал «Ветер-раз!» по радио, собрался в школу и попал в настоящую снежную бурю. Или мчался с Большой Земли на катерке вместе с хмурой группой, снаряжённой для розыска беглого рецидивиста, и кто-то дал ему подержать настоящий пистолет, тяжёлый, холодный и гладкий.

Иногда к нам присоединялась Сто пятая, и мы оккупировали скамейку. Глаза у неё оказались зелёными. Если эти двое начинали совсем уж невыносимую возню — кутаться в один шарф, тереться носами, мурлыкать как идиоты, — я оборачивался к ней и громко спрашивал:

— А ты всё ещё боишься мостов?

Тогда они разлеплялись, Ярослав удивлялся:

— Ты мостов боишься?

И я был доволен, что знаю о ней чуть больше.

Честное слово, я сдерживался изо всех сил, чтобы не язвить, не поддевать Ярослава, но это всё само вырывалось. Как только на горизонте появлялась Сто пятая, мои шутки становились острее. Пока они ворковали, я придумывал каверзные вопросы, чтобы поставить его в неловкое положение. Однажды он сказал:

— Ты сам не свой последнее время.

Смотрел он с такой искренней тревогой, что мне стало стыдно.

— Разве что-то не так? — промямлил я.

— Ты как будто злишься на меня; я хочу понять, чем тебя обидел, — честно ответил он.

Ярослав всё делал прямо, будто шагал по натянутой над пустотой проволоке. А я юлил, как крот в земляном туннеле. Самому от себя тошно было, правда.

— Может, дело в ней? — прозорливо спрашивал он. — Извини, мне казалось, вы друг другу нравитесь.

— Да ты что! Мне с вами хорошо, — опять мямлил я.

— Можешь посмеяться, но я скажу один раз и больше не буду, — он смотрел на меня без улыбки. — Мне до чёртиков важно верить в человека. Плевать, что о нём могут говорить, даже если он будет совершать какие-то глупости. Это всё ерунда. Главное, чтобы он был в самом важном неизменный, цельный, что ли. Вот мы сейчас стоим, смотрим друг на друга, и всегда, всегда, каких бы мы дурацких дел ни натворили, как бы ни ссорились, мы всё равно останемся друг для друга такими, какие есть. Мне это важно знать, понимаешь? — От его слов у меня холод по спине пробежал, он глядел на меня вопросительно. — Наверное, дружба — это самое серьёзное обещание?

— Вы мои друзья, — отвечал я.

И в доказательство продолжал таскаться с ними, как пятое колесо в кибитке, где разгорается чужая первая любовь.

Они должны были разбежаться давным-давно. Ни к чему хорошему такие знакомства не приводят. Когда седеющему отцу говорят:

— Ах, а у меня ведь дочка того же возраста, что и ваш сын. Давайте их познакомим!

Ах, ах! Конечно! И какой-то театральный пикник, со стихами и подковырками, где море народу и два смущённых подростка.

— Смотрите, они ведь друг друга отражают, — удивлялась артистка, сорокалетняя Офелия.