Лицей 2019. Третий выпуск

У Очкарика на столе стоял маленький вентилятор с грязной лопастью и гонял горячий воздух туда-сюда. Стекло, отделявшее Очкарика, с его стороны было оклеено цветными записками, с нашей — посеревшими от времени инструкциями. Нам следовало «соблюдать тишину и не нарушать очередь», «помнить об обязанности доставлять груз в целости и сохранности в точно обозначенный срок» и много чего ещё. Очкарик был мастер придумывать обязанности, а платил за работу крайне неохотно — тот ещё Гобсек. Несмотря на это, летом к нему ломились толпы старшеклассников. Кто-то копил на мотоцикл, кто-то начинал откладывать на учебу, кто-то относил деньги родителям, едва сводящим концы с концами, или попросту спускал заработанное на подружек или в автоматах.

Девчонка стояла передо мной. Я видел только её затылок, уши и усыпанную веснушками шею — так тесно было в очереди. Примечательными, конечно, были уши, нежные и прозрачные.

Я вспоминал, как в детстве в доме у бабушки собирал розы на варенье. Ранним утром бабушка будила сначала Лизу, потом меня, беззлобно ругая «мешкотными». Долгое время я думал, что это из-за мешков — она давала нам жесткие, плотные наперники. Собирать бутоны нужно было очень рано, чуть просохнет роса. Стараясь не уколоться, мы обрывали цветы и складывали их в мешки. Лиза — более высокая — дотягивалась до самых крупных, махровых. Взлетали потревоженные жучки, последняя роса кропила руки, благоухало вокруг так, будто на свете не было больше ничего, кроме розовых кустов. Потом мы несли полные мешки в дом и ссыпали бутоны на расстеленную клеёнку. Бабушка с Лизой долго выбирали листья, веточки, заблудившихся в цветах хрущиков, а я убегал во двор, полагая, что это нудное дело — женское, как и все нудные дела. Мне было лет шесть или семь.

Уши у девчонки — точь-в-точь розовые лепестки с бисерными капельками утренней росы. По тому, как кривились её плечи, как переминалась она с ноги на ногу, я понимал, что она тоже устала стоять. От неё пахло яблоками и немного — жжёной соломой.

Те, кто уже получил груз, выходили с красными лицами, расталкивая толпу гневными криками. Кто-то пихнул девчонку, она только шепотом сказала: «Ай».

Подошла её очередь. Очкарик снова медленно водил пальцем по бумагам, нашел её в конце списка. Поднялся с места, неторопливо двинулся к стеллажам, долго искал коробки, будто не слыша недовольного гула. Собрал из коробок замысловатое сооружение и подтолкнул к окну. Дураку понятно: коробки составлены так, что упадут сразу же, попробуй их взять. Очкарик всегда так делал, из подлости, что ли.

Она попыталась забрать коробки, всё рассыпалось. Недовольный гул усилился. Девчонка задерживала очередь. Она кинулась собирать коробки с пола. Один пакет в хрусткой кремовой бумаге упал мне под ноги, я поднял машинально.

— Эй, сто пятая! — заскрипел Очкарик. Девчонка обернулась, он протянул ей сверток, свалившийся за конторку, и добавил поучительно: — Впредь бери корзину, если руки не из того места растут.

Она кивнула, набрала коробок по самый нос и, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, стала пробиваться через толпу. Уши у неё пылали, уже совсем не похожие на трепетные светло-розовые лепестки.

Я получил свои заказы. В этот раз коробок оказалось немного, одну Очкарик поставил сверху и заявил, что там — что-то живое, поэтому я «отвечаю собственной шкурой».

Было бы наслаждением вырваться из конторы на улицу, но улица плавилась от жары, будто старая покрышка в костре.

Девчонка стояла у трёхколёсного велосипеда с блестящими на солнце хромированными корзинками. Мелкие пакеты она уложила вперёд, большие коробки пристраивала между двух довольно уродливых колёс, подвязывая для надёжности истрепанными коричневыми ремнями. Девчоночья логика.

— Ты новенькая? — спросил я просто, из интереса.

Она подняла голову, лицо всё в веснушках. Ни разу не видел столько веснушек. Удивительное лицо.

— Заметно? — спросила девчонка с вызовом.

Я представил, как она начищала свой велосипед, готовясь к первому рабочему дню. Стало её жаль.

— Ты бы не торопилась, — сказал я, стараясь не повторять поучительный тон Очкарика. По-дружески говорил: хочешь — делай, не хочешь — как хочешь. — Лучше сложить коробки по маршруту.

Она посмотрела на меня с досадой, дунула на мокрую прядь волос. Вообще, это ей должен был объяснить Очкарик, но в конторе не было ни одного человека, которому он бы что-то когда-либо объяснял. На любой вопрос он тыкал пальцем в инструкции на стекле.

— Смотри, — сказал я. — Берёшь свою карту… ну, список адресов. Мы это картой называем.

— Знаю, — откликнулась она, нетерпеливо подёргивая ремень на корзине.