Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

Ольга опустила глаза и пошла к своим. Сердце захлестнула горечь. В сознании в который уже раз возник вопрос: «Почему они так обращаются с нами? Что мы им сделали?» На ее глаза навернулись слезы. Государь физически не мог переносить слезы дочерей, поэтому, видя, как плачет Ольга, отвернулся. Сейчас он особенно остро чувствовал свою вину перед ними. Отречение от престола, к которому принудили генералы, не принесло ожидаемого утешения не только ему, но и всему государству. Оно стало началом смуты, принесшей одни страдания. Если бы он знал, что все обернется таким образом, он бы поступил иначе. Со всей очевидностью он только сейчас понял, что ни один царь не имеет права в критическую минуту жизни государства передавать свою власть кому бы то ни было. Обязанность управлять государством ему дарует Господь, и он при любых обстоятельствах должен выполнять его волю до последнего дня жизни. Нести свой крест до конца. Брат Михаил тоже отказался от царской власти и ему, по всей видимости, также придется заплатить за это.

На лужайке перед забором возникла напряженная пауза. Все понимали, что если ее не разрядить, может произойти взрыв. У кого-то просто начнется истерика. Татьяна первой рискнула нарушить нестерпимое молчание.

– Хорошо бы поставить около этой сирени скамейку, – громко сказала она. – А вон там, – Татьяна показала рукой в сторону охранников, – установить качели. Кого об этом следует попросить? Наверное, комиссара?

– Мы принесем вам скамейку, – неожиданно сказал молодой охранник, понявший, что слова царской дочери обращены и к нему. – Она стоит в сарае. Пойдем, – кивнул он своему товарищу.

Но тот не сдвинулся с места. И лишь постояв в раздумье некоторое время, направился к сараю. Через минуту они вынесли оттуда большую деревянную скамью со спинкой и красивыми изогнутыми подлокотниками.

– Сюда, пожалуйста, – Татьяна показала им место под кустом.

Охранники поставили скамейку и выпрямились, глядя на великую княжну.

– Спасибо, – сказала Татьяна и одарила молодого охранника благодарным взглядом.

Тот улыбнулся еле заметной улыбкой, чтобы ее не увидел товарищ, и пошел к забору на свой наблюдательный пост.

– Садись, – сказала Татьяна Ольге.

Девушки уселись на скамейку, Государь остался стоять за спиной Алексея напротив них. У Ольги сразу высохли глаза. Посмотрев на отца, она спросила:

– А службы нам разрешают?

– Да, – сказал Государь. – Батюшка из Вознесенского храма однажды уже служил у нас литургию.

– Слава богу, хоть это, – сказала Ольга и перекрестилась.

Напряжение спало. Анастасия, закрыв глаза, подставила лицо солнцу. Джимми крутился вокруг Алексея, пытаясь заскочить к нему в коляску. Алексей делал попытку схватить его, но Джимми отскакивал в сторону, припадал к земле и снова прыгал. Цесаревичу доставляло удовольствие играть с собакой.

Татьяна сначала молча сидела между сестрами, потом, наклонившись, тихо спросила Марию:

– О нашей дальнейшей судьбе никаких разговоров не было?

– Никаких, – ответила Мария, опустив голову. – Так надоела эта неопределенность. Больше всего хочется превратиться в ворону, чтобы перелететь этот забор и раствориться в толпе людей, где тебя не знает ни один человек. Разве мы не такие, как все?

– Не такие, – ответила Татьяна. – Господь создал нас для других дел.

– Для каких?

– Для служения народу.

– Какому народу? Этому? – Мария кивнула в сторону охранников.

– Они заблудшие. Они стали служить темным силам, – сказала Татьяна. – Рано или поздно им все равно придется пройти через искупление. Иначе настанет конец жизни.

– Ты, наверное, права. – Мария вытянула ногу и посмотрела на свою туфлю, пряжка которой была украшена маленькими бриллиантами. Эти туфли год назад подарила ей на день рождения мать. – Нас еще не все забыли. – И добавила, легко вздохнув: – Как бы я хотела сейчас потанцевать.

– Не настраивай себя на это, – сказала Татьяна. – Чем слаще сон, тем горше пробуждение.

– И все-таки хочется, – сказала Мария. – Господь даст, может быть и потанцуем.

Говоря о том, что их еще не все забыли, Мария имела в виду записку офицера, которую передал Государю доктор Боткин. Об этой же записке, глядя на детей, думал сейчас и Николай.

За все время пребывания под стражей ему ни разу не приходила в голову мысль о побеге. Он считал это для себя постыдным. Бежать от народа, который еще вчера смотрел на тебя как на Бога, разве это не унижение для монарха? Ему все казалось, что смута, охватившая страну, вот-вот кончится, люди перестанут митинговать и возьмутся за устройство собственной жизни. Война и так подорвала хозяйство, а смута разрушает его еще больше. Стране нужна твердая власть, и после выборов в Учредительное собрание она обязательно возникнет. Не исключено, что Учредительное собрание снова восстановит монархию. И тогда царем будет если не он сам, то Алексей.