Литература как жизнь. Том I

В круг российского чтения Хемингуэй попал в первом десятилетии своего творческого пути, когда не попали его сверстники Скотт-Фитцджеральд и Томас Вулф, причина одна и та же – их антисемитизм. Хемингуэй тоже имел репутацию антисемита, но для него было сделано исключение благодаря усилиям Кашкина. Иван Александрович сумел пробиться к Горькому и получить необходимое «Добро». В 30-е годы у нас Хемингуэя читали уже взахлеб, печатали до 1944-го. В 1940-м вышел роман «По ком звонит колокол», в 1943-м по роману был выпущен фильм, роман у нас перевели, но не напечатали и фильм не показали. Однако Константин Симонов, находясь в Америке, отправил Хемингуэю свою книгу «Дни и ночи», скорее всего, передал через кого-то из сотрудников нашего Консульства. Хемингуэй тогда жил на Кубе, книгу Симонова с надписью 1946-го «Мистеру Хемингвей» я там и видел. Значит, разрыва с американским писателем не произошло. Уж, наверное, Константин Симонов не отправил бы свою книгу «мистеру Хемингвей», если это был у нас запрещенный автор, это – Симонов, который, когда ветер подул не в ту сторону, заживо похоронил Пристли.

Появился «По ком звонит колокол» прямо перед Мировой войной, оттеснившей память об Испанской Гражданской войне, откликом на которую был хемигуэевский роман. «Ходили слухи» сказано в одном из позднейших объяснений, почему у нас долгое время роман не публиковали. Объяснение так и остается делом слухов. Будто бы Сталин что-то сказал, будто бы кто-то написал что-то против и т. п. Антисталинские мотивы есть в романе, но причиной неиздания перевода быть не могли: мы сами в 1956-м осудили «культ личности». К тому же Хемингуэй был готов на купюры. Это установила Татьяна Алексеевна Кудрявцева, она умела уговаривать американских и английских писателей, добиваясь от них желательных для нас сокращений. Однажды в аэропорту Вашингтона мы с Бердниковым ждем рейса и видим сияющую Татьяну Алексеевну. Угрюмый Георгий Петрович, утром ушедший с выставки антисоветских изданий, спросил: «Чему она радуется?» Спрашивать не пришлось, Татьяна Алексеевна, подойдя к нам, выпалила: «Норман Мейлер согласился на купюры!» В свое время согласен был сделать сокращения и Хемингуэй, что Кудрявцева выяснила через жену писателя, с которой состояла в приятельских отношениях.

Но даже когда с гласностью открыли «закрытые» документы, причины задержки издания долгожданного романа до конца не прояснились. В документах, хотя бы и секретных, причины прямо не назывались, что характерно для закрытых, не говоря об открытых директивных постановлениях. Власти, называемые первопричиной запрещений, оказывались последними в цепи причин и следствий в зависимости от расстановки общественных сил. Одна из очевидных называемых причин задержки издания у нас романа «По ком звонит колокол» – солидарность с испанскими коммунистами. На Кубе я видел старую газету со статьей Туньона, статья так и называлась «Предатель Хемингуэй». О другой причине стали говорить в постсоветское время. У меня мысль об этой причине возникла в середине 80-х годов. От советского участника Испанской Гражданской войны я услышал: «М-мерзавец!». Сказано было о Джордже Оруэлле, «мерзавца» он, участник войны, заслужил от нашего ветерана за книгу «Дань Каталонии». Оруэлл утверждал, что Победе республиканцев помешали испанские коммунисты, которыми руководила «рука Москвы» – мысль Оруэлла. Так и о Хемингуэе могли думать наши советники – «По ком звонит колокол» считался их разоблачением как виновников поражения.

Сопротивление советских участников Испанской войны могло задержать роман, эта версия имеет основания. Мое поколение захватило энтузиазм нашего сочувствия испанским республиканцам. Себя я чувствую современником той войны – в школе и в Университете мы учились с нашими испанскими сверстниками, вывезенными в СССР. В Университете разыгрывали мы на испанском «Дон Кихота» с Антонио Претелем, сыном коммуниста. Испанскому нас учили политические эмигранты, профессора Мадридского Университета. Перед нами в Большой Ленинской аудитории выступали ветераны, мы слушали разведчика Мамсурова, инструктора Хемингуэя (о котором как человеке разведчик отзывался неважно). В Библиотеке Иностранной литературы оказался я рядом с Долорес Ибаррури – легендарной Passionaria. Но сочувствие республиканцам и ощущение близости испанских событий не означало нашего понимания того, что в самом деле произошло. Понимание начинает обрисовываться теперь и только начинает.