Литература как жизнь. Том I

По рабочему институтскому плану представил я монографию о «Новой критике». Названная «Новой» в 20-х годах, к нашему времени она стала уже достаточно старой, однако именно тогда возобладала – по-прежнему сказывалось её воздействие. «Мы все насквозь пропитаны новокритическим духом», – признал один из видных американских литературоведов. Дух диктовал, что литература имеет смысл и значение постольку, поскольку текст можно истолковать. Но как истолковать? Выворачивая наизнанку и нахваливая неудобочитаемое? Выворачивание и верчение шло потоком.

Рукопись моя прошла, хотя не без труда, через Отдел теории: на обсуждение пришли из других отделов возражать против отправки рукописи на Ученый Совет. Рукопись все-таки пропустили, и она была утверждена Учёным Советом, но оказалась едва не похороненной в издательстве. Верстка, начальством подписанная, не двигалась уже в чистых листах. Вышла благодаря метранпажу, некогда учившемуся у отцовского старшего брата, специалиста полиграфии. Признательный ученик, ставший завпроизводством, увидел на титуле знакомую фамилию и заслал лежавшую без движения корректуру в печать. При встрече мой спаситель сказал: «Старались пустить под нож».

Редакторы резали не по своей воле, их настраивали организаторы литературных мнений, не затруднявшие себя полемикой и пустившие в ход приём сталинского времени, нацепив мне в печати ярлычок сталиниста. Заклеймили тебя как сталиниста, и не станут выяснять, в самом ли деле ты сталинист, как не выясняли про моего отца, потерял ли он бдительность, и был ли мой дед космополитом. Тогда и теперь причина заключалась не в существе дела. Тогда – борьба за место. В мое время: ты не с нами!

Взаимно-хвалебную связь кембриджский профессор Ф. Р. Ливис и назвал согласованно-организованной культурой. «Кто же учреждает мнения? «Европейцы встречают за океаном своих двойников: система международная», – так писал Ливис, и его слова я повторял, как стихи. Мы говорим «Кукушка хвалит петуха…» На Западе говорят: «Почесать друг другу спину». Занимаются «почесыванием» повсеместно, куда ни погляди: независимых нет.

Уже в годы гласности издательство «Советский писатель» решило выпустить сборник статей Андрея Синявского, а мне предложили написать вступительную статью. Миновали времена, я думал, когда любому автору можно было навредить нелицеприятной критикой, и я, вздохнув свободно, написал, что думал. Андрея Донатовича с давних пор называли талантливым, но, по-моему, был он не очень талантлив и недостаточно сведущ, так я и написал. Статья моя была «зарезана» внутренним рецензентом. Рецензент, прежде чем писать отрицательный отзыв, сам обратился ко мне: «Совершите благородный поступок, заберите вашу статью». Иначе говоря, верно или неверно то, что написано, а ненужно этого писать. Но ведь я не обличал Синявского политически, старался оспорить профессионально. Почему же, когда нет ни цензурных запретов, ни угрозы оргмер, не совершить поступок ещё благороднее: статью мою напечатать и в открытой полемике изничтожить? Но, видно, я перестарался, судя по тому, что внутренней рецензии прочитать мне не дали, а издание отложили.

«Дайте вашу статью, я её опубликую», – сказала, в присутствии других людей, Мария Васильевна Розанова, жена Синявского, редактор «Синтаксиса». Однако и в «Синтаксисе» статья не появилась (так что см. Приложения). Не поместили мою критику Набокова в сборнике «Набоков Pro et Contra», хотя, согласно библиографическому обзору, на свете, кажется, всего двое, мы с Никитой Струве, не считаем его гением. Казалось бы, могли найти место редкой «контре», нет, лишь в примечаниях обругали написанное мной примитивным. Примитивное мнение contra-Nabokov, будь оно помещено среди изощренно изысканных истолкований и восторженных мнений, послужило бы убедительнейшим доказательством невозможности высказаться против Набокова иначе, как примитивно. Однако для такого расклада мой текст оказался, видимо, недостаточно примитивным[231]. Не приходило в голову на себя оборотиться тем, кто называл меня сталинистом (впрочем, радиостанция «Свобода» назвала меня «ученым сталинистом»)[232]. Были среди них люди слишком молодые, чтобы знать, что такое сталинизм, были и мои сверстники, их сознание походило на улицу с односторонним движением: они, читавшие в оригинале или видевшие на сцене театра Моссовета «Добродетельную шлюху» Сартра, не узнавали себя в написанном и показанном, они были уверены, что ад – это другие, и сталинисты совсем не они.