Литература как жизнь. Том I

Текст «Тихого Дона», нам известный, принадлежит Шолохову – таков вывод Г. С. Ермолаева, американского эксперта русского происхождения. Давно я знал его, со времен холодной войны, когда всё нас разделяло, кроме убеждения в авторстве «Тихого Дона». Герман Сергеевич уже тогда представлялся мне всадником, летящем на коне с шашкой наголо: кто усомнится в шолоховском авторстве – голова долой! Прежде чем прийти к такому убеждению, выучил Герман Сергеевич четыре тома наизусть, а мы, когда это стало возможным, опубликовали в журнале «Вопросы литературы» его статью «Тихий Дон» написан Шолоховым». Проблема авторства «Тихого Дона», что называется, «закрыта»? Закрытым не считается и шекспировский вопрос. В каком смысле? Шекспиру принадлежит «Гамлет», но, по словам современника, тогда было «полно Гамлетов». Это переработка другой пьесы и даже нескольких пьес, что считалось в порядке вещей. Проблема не в том, Шекспиром ли написан «Гамлет», проблема – как был написан. Как сложился текст шолоховского романа, ещё только начинают исследовать. Близкий к Шолохову историк, с которым мы были друзьями, по ходу нашего разговора сказал: «Могу рассказать, – и продолжил, – Серафимович…» Разговор происходил в редакции, его отвлекли, и к разговору мы не вернулись. Надеялся я, что мой друг расскажет ему известное. Не успел, скончался в 2011 году. Быть может, и не считал нужным рассказывать. За него додумывать не стану.

«Мелеховский двор – на самом краю хутора».

Так начинается «Тихий Дон».

Со времен Вальтера Скотта стало известно: можно взять свой клочок земли и сделать его вместительным как площадку, на которой разыгрывается драма всемирной истории. Такой сценой Вальтер Скотту служила его Шотландия. Но шотландец Вальтер Скотт – не шотландский писатель. Его «шотландские» романы столь же «шотландские», как его романы «французские» или «бельгийские». Через Шотландию, ставшую захолустьем, Вальтер Скотт ответил на всемирный вопрос его времени – послереволюционного: когда жилось лучше, тогда или теперь? В годы нашей Гражданской войны «клочком земли» всероссийского и даже вселенского значения стал Донской край. «Тихий Дон» создан с мыслью о таком значении. Это не донской и не казачий роман, иначе книга давно бы стала историческим документом, как стали добротные очерки Федора Крюкова. Федор Крюков знает свой Тихий Дон – так в свое время судила критика, его сознание и занято казачеством. А в шолоховском «Тихом Доне», при сочувствии казачеству, взгляд на казачество (как и на все остальное) – с точки зрения совершающегося в мире. Разделяющий казачью точку зрения должен это чувствовать. На казачьем вопросе разошлись Шолохов и художник Сергей Корольков, первый иллюстратор «Тихого Дона». «Разошлись», – со всей определенностью сказал мне живущий в Нью-Йорке сын Королькова, предупредив, что вникать в конфликт он никогда не вникал и вникать не склонен. О Королькове пишут, но об отношениях Королькова с Шолоховым я нигде не прочитал того, что сыном было сказано без оговорок: «Разошлись». Пропуск характерен для нынешних переоценок с умолчаниями, стирающими острые углы: свобода! Раньше говорить было нельзя, теперь говорить не хотят, да и языки словно с костями – плохо поворачиваются. Из того, что о Королькове, выехавшем в Америку, удалось мне узнать от его сына и американской пушкинистки А. Б. Гляссе (Корольков дружил с отцом Антонии Борисовны и дарил ему свои работы, которые я видел на стене её дома), мотив расхождения – казачество. Сергей Корольков считается «Донским Роденом», Михаил Шолохов на Дону «пришлый». Между русскими и казаками – вражда глубокая, так и сказано в «Казаках» Толстого. Моего Деда Бориса казак хотел зарубить как русского. Добродушно о русских в «Тихом Доне» говорят казаки блаженно-пьяные. Мой старший друг Трофимыч рассказывал: у них в кавалерии казаки не считались русскими, старик подражал казачьему говору, подчеркивая отличие: «Трахимыч!».

Смешно думать, будто «Тихий Дон» написан Крюковым. Чтобы так думать, надо Крюкова не читать, либо лишиться критического чутья: всё равно, что говорить, будто «Герой нашего времени» написан Марлинским. Но написанное Крюковым послужило в числе источников «Тихого Дона» – в этом, мне кажется, едва ли нужно сомневаться. Непосредственные источники «Анны Карениной»: роман «Княгина Инна», написанный теткой Толстого, «Женщина, которая посмела» Гранта Аллена и, наконец, «Мадам Бовари». Толстой не опасался упреков в подражательстве. Он следовал, подчас дословно, Диккенсу (ср. первые страницы «Воскресения» и «Холодного Дома»). Источники не умаляют толстовских достоинств произведений Толстого. Если бы в «Тихом Доне» выделить шолоховское, то не потускнели бы ни слава романа, ни репутация автора: энергия в книге шолоховская.