Лисы графства Рэндалл

– Господин офицер, мы…

– Я сказал, доложить по форме.

Бравые бойцы пялятся на меня, смешно выгибая шеи, чтобы, упаси Небо, не взглянуть сверху вниз. Разница в росте у нас – почти две головы, даже смешно – седой коротышка со шрамом на лице и такие здоровые увальни… Ноу меня есть особые нашивки, а у них нет.

Я имею право устраивать полевой суд, а их за такую выходку ждёт примерно то же самое, что они пытались сделать с несчастной парочкой из фургона.

На войне всё или просто, или очень просто, или так головоломно, что лучше не задумываться.

Из сбивчивого доклада я узнаю, что эти двое, избитые до крови, подозреваются в шпионаже. Без всякой причины – пропуск за черту города у них есть, досмотр ничего не дал. Но сейчас грандиозная машина войны слишком сильно проехалась по нашим войскам, и передышка – не передышка, а изматывающее ожидание конца, который всё никак не наступит, и любой иностранец кажется слишком подозрительным, особенно если он не хочет по второму разу пускать солдат в свой фургон и трясёт каким-то пропуском.

Я спокойно дослушиваю объяснения, а затем приказываю:

– Всем немедленно вернуться в распоряжение своих частей. О наказании за вопиющее нарушение воинской дисциплины узнаете завтра у ваших командиров.

В переводе на человеческий язык это значит, что никакого наказания для конкретных лиц не будет, начальство просто урежет разом для всех свободные часы и исключит из пайков какую-нибудь маленькую фронтовую радость. Если от «радостей», конечно, что-то ещё осталось.

– Но…

– Отставить «но», – терпеливо говорю, но чувствую при этом страшную усталость. Добавляю неформально: – Ступайте, рядовой. Этих людей я знаю лично и ручаюсь за них. Слово офицера.

У седого коротышки со швом на пол-лица достаточно внушительная репутация, чтобы его слова хватило. К счастью. Иногда меня тошнит от собственных «особых примет», но сейчас я рад, что стал персонажем полкового фольклора.

Бравые бойцы расходятся – кто по привычке чеканя шаг, кто загребая сапогами дорожную пыль. На пустой улице остаётся только патруль, ошибающийся чуть дальше, у площади, да мы втроём. Рыжий мужчина с бакенбардами помогает жене-китаянке встать и отряхнуть пыль с многослойных одежд. В свете заходящего солнца её ранняя седина отливает тусклым золотом, как вызолочена и растресканная штукатурка на стенах домов, и проваленные крыши, голые ветки деревьев. Пара собирает с сырой брусчатки сухари в полотняный куль, не упуская ни крошки.