Липяги. Из записок сельского учителя

И пряма, и широка была межа, но вот беда: негде на ней укрыться. Летом еще куда ни шло, летом хоть хлеба вокруг! А в хлебах перепелки да жаворонки. Но и на хлеба пошло невезенье. Овсы с колхозом перестали сеять. К чему он — овес-то? Овсом, бывало, мужик лошадь кормил, а коль в колхозе заместо лошадей пашут трактора, то овес сочли ненужным. И рожь сочли слишком грубой для мужичьих желудков: пшеницу приказали вместо ржи сеять. А яровая пшеница росла низкорослой и не радовала глаз. Одним словом, даже и летом скучно клеткой идти.

А зимой и подавно. Зимой ветрено на юру. Межу так заметало, что днем с огнем ищи — не отыщешь.

Однако клетка не долго сиротела.

Щегол, любивший применять разные агрономические новшества, вычитал где-то в книгах, что по науке клетки в севооборотах следует обсаживать деревьями. Года за два до войны и начали у нас сажать лес. Алексей Иванович хитрый был. Он решил, что начинать такое дело надо не с Ненового, за тридевять земель от села, а там, где лес очень нужен, чтобы он и полям на пользу был, и людям радость приносил.

Алексей Иванович и начал с этой самой клетки. Тогда еще не было ни машин для посадки деревьев, ни маркеров. Даже саженцы, и те нелегко было достать. Все приходилось делать на свой страх и риск. Рядки для саженцев разбивали колышками, лунки рыли лопатами, саженцы сбирали с миру по нитке. Алексей Иванович, бывало, никакой хворостинкой не брезговал. Акацию дают — берет акацию; клен — берет и клен. Как настанет осень, так и возится агроном на клетке с самого утра: размечает полосу, прикапывает саженцы. Посадку производили ребята-старшеклассники, но жди, пока они отучатся да пока сбегают домой побросать книжки и поесть; пока суетятся, глядишь, завечерело. Часто и копается Щегол один весь день. Правда, иногда устраивались воскресники, но Алексей Иванович почему-то не любил, когда слишком много людей приходило на клетку. Трудно углядеть за всеми.

Зато как радовался он, когда случалось такое…

Вот, скажем, возвращается с работы какой-нибудь стрелочник. Видит, Щегол один на меже копошится. Остановится стрелочник, сбросит с плеч сумки (впереди — с хлебом, позади — с угольком), подойдет к агроному и скажет будто шуткой:

— Ну-ка, Алексей Иваныч, дай-ка я посажу хоть одно деревце. Все, может, вырастет — тенечек на дороге будет. К старости дело: идешь-идешь, да и присядешь в тенечке-то.

Посадит стрелочник десяток кленов и пойдет дальше своей дорогой. Щегол радостно посмотрит ему вслед. А навстречу стрелочнику, из села, бегут школьники. Алексей Иванович оживлялся: любил он ребят. С их приходом он начинал бегать, суетиться, все указывал школьникам, как лунки отрывать да в какой последовательности сажать деревца. Да за ребятами и пригляд нужен.

Самые тихие и исполнительные — это девочки. Но они быстро уставали. Из девочек, пожалуй, одна Ксюша, дочь Дарьи Сазоновой, хлопотала на полосе больше других. Порода ли в ней сазоновская, упрямая, сказывалась, или уж очень нравилось ей это дело, но она дня не пропускала, чтоб не прийти на клетку. И было-то ей в ту пору лет восемь, а как наступает время посадок, так, глядишь, Ксюша из школы — и на полосу. Лопату ей специальную Бирдюк отковал; вот и бежит она — в одной руке лопата, а в другой — пучок саженцев, аккуратно связанных веревкой.

Жил Яша Огородник по соседству с Межовыми. Вдоль забора, отгораживающего межовский сад от Ксюшиного огорода, росли акация, клен, рябина… Весной побеги акаций и клена заполоняли весь их огород. Они росли и в картофельных бороздах, и возле двора, и на меже. Дарья не знала, что с ними делать. Она выдергивала их, пропалывая картошку, и все ворчала на соседей: «Развели лес — житья от него нет…» Наконец Дарья сдалась. И со временем вдоль всего забора образовалось непролазное царство молодых побегов. Особенно много тут было широколистых кленов и пушистых рябин.

Теперь вот эти саженцы и носила маленькая Ксюша на щегловскую клетку. Выроет она десяток-другой деревцев, свяжет их — и на полосу.

И весной носит и осенью.

И в дождь и в холод.

За два довоенных года Ксюша, может, тысячу рябин и всяких иных саженцев переносила в поле. От липягов-ской пажи и до самых станционных путей выстроились побеги саженцев. Пошире стала межа. Понатоптаннее тропка, проложенная вдоль нее. То ходили по ней, а теперь народ побогаче стал — на велосипедах моду взяли ездить.

Как утро, так, глядь, чуть ли не половина липяговских мужиков выкатывают из сеней велосипеды; сумку с бутылкой молока на руль, — и покатили: машинисты и кочегары, стрелочники и грузчики, токари и слесари, телеграфисты и диспетчера…

Только свистни станция — работника любой, самой мудреной профессии пришлют тебе Липяги.

9

И однако не прозорливому Щеглу, первому проложившему клетку, и не малой самоотверженной Ксюше, украсившей ее рябинами и кленами, и не машинистам и кочегарам, накатавшим ее до блеска, — никому из них не суждено было превратить тропу эту в большую проезжую дорогу.

А проложил эту дорогу заезжий шофер-солдат.