Липяги. Из записок сельского учителя

Так и бурели из года в год заброшенные огороды, зарастая полынью и репейником. Огороды зарастали репейником, а мужики, вместо того чтобы самим картошку продавать, возили ее с базара со станции.

В Бугровке отрезки чуть ли не у каждой семьи. Сразу же от пожарного проезда изба Бутихи — дородной, ворчливой старухиОна по наряду давно уже не ходит. Огород у Бутихи отрезан.

Рядом — Василий Рудаков по прозвищу Бу-бо: речистый, оборотистый мужичишка, плотником в вагоноремонтном депо служит. Отрезник.

Потом — Анфиса Карташова, мать Димки. У нее и муж есть, но он на станции, стрелочником работает, и огород за ней числился. Ребят у них пять или шесть, — не помню точно. Некогда Анфисе — вот она минимума и не выходила. Отрезали огород.

Потом, дальше в гору, изба Николая Корзинкина — или по-уличному Стахана. Стахан хоть и инвалид войны, и бригадирствовал одно время, а пьянкой и поборами настроил, как мать говорит, — супротив себя баб. И как пошел служить в кооперацию, так на первом же собрании порешили бабы — отрезать у него огород.

Да, что ни изба на Бугровке, то пустырь на задах. У Стахана-то еще недавно, года три назад, отрезали. А у других ведь уже по десятку лет вместо белых и розовых цветков картошки красовались на задах фиолетовые маковки репейника. Уж люди махнули рукой на пустоши за домами. А некоторые так, по-писаному, и думали, что приусадебные участки — это червь частничества.

Однако в середине октября, как прослышали люди про пленум, так первым делом бабы про отрезки эти заговорили, что будто возвернут их. Но многие слухам бабьим не верили. Может, верить-то верили, но не проявляли к отрезкам интересу. Попробуй-ка вскопать лопатой пустошь, заросшую репейником! Особенно, если мужика в доме нет. Живота лишишься!

Сказали ли бабы об этом Лузянину, или Николай Семенович сам смекнул, но как бы там ни было, а ребята приехали, чтобы вспахать отрезки.

Оттого и кричали радостно, оттого и спешили на зада люди…

7

И я, понятно, тоже прибавил шагу.

Димка успел пройти уже целый гон, пока я дошел до вала, отделявшего Городок от приусадебных участков. Когда-то вдоль этого вала росло очень много ракит и тополей. Но по мере того, как отрезали участки, исчезали и ракиты. Люди думали, что они теряют землю навсегда, и спиливали их. Теперь на месте ракит и тополей — вдоль всего вала — разрослись кусты. Мимо этих кустов взад-вперед бегал трактор, оставляя за собой черные пласты вывернутой земли. А вдоль вала, под кустами, стояли люди. Пока я приближался к ним, до меня доносился оживленный разговор, радостные выкрики:

— Дима! Поглубже норови, голубчик…

— Дима! Поближе к валу правь!

Жаль, что грачи улетели; только их и недоставало для полноты картины. Но ребята ни дать ни взять те же грачи! Школьники бегали за плугом, нагибались, чтобы измерить глубину пахоты, что-то кричали, стараясь перекричать шум трактора… Разве в том и отличие от грачей, что ребята носом землю не ворошили.

— Дим, давай слезай — моя очередь! — кричал Николай Коноплин, брат Светланы, той, что теперь за Назар-кой. — Яков Никитч, чего же он?..

— Всем делов хватит, — успокаивал ребят Бирдюк.

Они за ним — как пчелы за маткой.

Я подошел к Бирдюку, поздоровался. Яков Никитич — человек сдержанный; и волноваться он не любит, и похвалу от него не часто услышишь, а тут он просто сиял весь. Сразу же — не успел я с ним поздороваться — начал хвалить ребят: и теорию хорошо усвоили, и ездить не боятся… Заметив на валу среди баб Лузянина, я хотел было подойти к нему, но Бирдюк удержал меня.

— Ты гляди, Васильч, как он шпарит! — Яков Никитич кивнул на Димку.

Димка и в самом деле орудовал, словно заправский тракторист. Он не обращал ни малейшего внимания ни на крики своих друзей, домогавшихся его смещения, ни на пожелания баб. Он уверенно крутил баранку, изредка оглядываясь назад, на плуг. Мне просто завидно стало. В свое время, когда я был школьником, мы тоже изучали трактор. Но изучали, как говорится, теоретически. Принцип работы мотора, карбюратора и т. д. Раза два, правда, ходили мы всем классом в МТС, на практику. Кое-кому удалось посидеть на жесткой тарелке, за рулем, а до меня так и не дошла очередь. Из нашего класса только два ученика стали потом трактористами: Стахан и Нюрка-Соха.

Лузянин подошел к делу по-иному. Он отдал ребятам трактор насовсем. Когда обсуждали на правлении, то Никодимыч, бухгалтер, возразил, что накладно так, чтобы трактор без дела стоял. «Он свое отслужил, — сказал тогда председатель. — Вот и пусть разбираются, соберут, глядь, и научатся делу. Так что, я думаю, со временем этот тракторишко сам себя окупит…»

Я и раньше, наблюдая, с какой охотой ребята бегают к Бирдюку, думал о том, насколько прав был тогда Николай Семенович. А теперь и Никодимыч, думаю, согласился бы, что трактор в конце концов окупит себя.

…Димку все-таки сменили. Еще бы — он успел сделать кругов пять-шесть! На его место взобрался Коноплин, а Димка, спрыгнув с трактора, подошел к Бирдюку.

— Попробовал на третьей, Яков Никитич, не тянет почему-то, — сказал он.