Линии Леи

— Странно. Я бы не сказал.

— Никто бы не сказал. Она никогда не признается в этом. Она вообще очень редко позволяет, чтобы её истинные мысли и намерения были понятны окружающим. Даже если припереть её к стенке, она назовёт совершенно иную причину сохранить маршрут.

— Какую? Что её останавливает, директор?

— Ну нет, что ты. Директор для неё не такая уж непреодолимая преграда. Если вопрос задашь ты, она напомнит, что свет линий нельзя экранировать на сто процентов. Залив метро бетоном, не снимая напряжение через эмоции пассажиров, Москва через пару десятилетий скатится в черную злобу, в которой купаются сумасшедшие колдуны.

— А если спрошу не я?

— Ну а кто? Совет безопасности? Для них есть не менее железный аргумент. Это наличие других узлов Леи на Земле. Закрытие их всех, в мировом масштабе, неосуществимо. А закрытие только наших маршрутов даст им такое преимущество…

— Что наше Минобороны скорее отгрызёт себе хвост, чем позволит закрыть проект, — закончил я за него. — Ну хорошо, а к какому лагерю принадлежит директор? Он филантроп или ксенофоб?

— Он всегда придерживается золотой середины. Но директор — фигура почти мифическая, он вне схватки. Вокруг метро кружит много других влиятельных коршунов. Каждый крупный политик, имеющий допуск, любое из силовых ведомств, не говоря уже про военных, продали бы душу, лишь бы заполучить контроль над линиями Леи. И у каждого — свой взгляд на тех, кто является неотъемлемой частью метрополитена, но не является частью вашего мира.

К этому времени я уже так захмелел, что постепенно стал терять нить разговора. Сидели мы всё-таки уже долго. Достаточно ясно я запомнил только просьбу Сфинкса быть осторожнее, когда одна или другая сторона станет меня вербовать на свою сторону.

— Рано или поздно тебе придётся с этим столкнуться, — пожимал плечами Сфинкс. — Все в какой-то момент бывают поставлены перед выбором. Хочу, чтобы ты это заранее знал и не натворил ошибок. Потому что у нашей королевы шёлковый взгляд и ледяное сердце.

Я хмыкнул. При мне никто ещё не осмеливался так отзываться о Вересаевой, даже за глаза. В последний раз я слышал это слово…

Настроение враз испортилось. Воспоминание о Диббуке и Буньипе заставило выползти на свет тревогу, от которой я не мог избавиться.

Небо потихоньку светлело. Позади нас набирал силу невиданной красоты рассвет. С сожалением отворачиваясь от моря ради ещё более завораживающего зрелища, я заметил, что напарник опять сверяется с наручными часами.

— Ты что, боишься пропустить поезд?

— Да, — кивнул он вполне серьезно. — Он здесь бывает раз в сутки. Надо бы собирать пожитки.

— Ну не, ты шутишь? Скажи, что шутишь!

Сфинкс молча принялся прятать в пакет все следы нашего пребывания. Я принципиально не двинулся с места.

— Мы посидели-то часа три всего!

— Четыре.

— Ну и ладно! Смотри, какая красота! Море, пляж. Я даже ни разу не окунулся! И харчей вон ещё, даже половина не выпита! Что стоит посидеть до следующего поезда? Мы даже пару часов потом перед сменой поспать успеем!

Сфинкс вроде бы задумался, поставил пакет на песок и согласился.

— В целом, да. Я бы и сам не прочь искупаться. Думал, что ты не захочешь.

— С чего бы?

— Ну ты же видел, солнце здесь раза в полтора побольше земного. А атмосфера, наоборот, потоньше.

— И что?

— Для меня вообще ничего, не критично. А тебе, боюсь, будет неуютно сидеть четыре часа под старым рентгеновским аппаратом. Решай сам.

Где-то вдалеке справа прогудел поезд. Пока ещё маленький, как точечка на линии горизонта.

— Я всё думал, спросишь ты или нет, почему тут пустыня, нет ни птиц, ни растительности…

Сфинкс ещё не договорил, а я уже бежал галопом к посадочной платформе, позабыв про пакеты с мусором и собственные туфли.

Аллардайс

— Пап, смотри, смотри! Вон там, на мосту дяденька встал руками на перила! Зачем он это сделал?

— Не знаю. Может, рыбок хочет покормить?

— Собой, что ли?

Подслушано в метро.

Честно говоря, я мог сказать просто: большая улитка. Мог. Но тогда Сфинкс заявил бы, что я не видел по-настоящему больших улиток. Он рассказал бы одну из своих коронных омерзительных историй про джунгли Зур-Канаоа. Или океан Аутенбах. Или любое другое из жутких мест, где ему, по его словам, приходилось скитаться "ещё ребенком, когда тебя только с ложечки кормили". С каждой новой басней крепло у меня подозрение, что сюжеты своих приключений Сфинкс выдумывает прямо на ходу. И поэтому-то названия покорённых земель с каждым разом всё чуднее, и никогда не повторяются. Он не помнит, какое слово придумал в прошлый раз, вот и вся загадка.