Линии Леи

— Да уж, одним докладом он настроил против себя всех. За множественность миров ему особенно прилетело, по линии церкви. Без пяти минут анафеме предали, не разбираясь особо. Даже Ломоносов, раскритиковавший доклад по другим позициям, тут встал на защиту коллеги и сам впал в немилость. Потом даже внёс в свой трактат о наблюдении небесных тел несколько забавных строк о миссионерстве среди жителей Венеры.

Я заметил, что руки у Сфинкса уже пусты, и открыл ему новую бутылку. Первую он аккуратно убрал в пустой пакет, приспособив его под мусорку. Туда моментально шмыгнуло многоногое существо жутковатого вида, но мой напарник бесстрашно ухватил его двумя пальцами за бугристую спинку. Я с ужасом подумал, что Сфинкс собирается съесть добычу, но он лишь оглядел насекомого монстра и зашвырнул в море. Там радостно плеснула удачливая рыба.

— Так что с учёным? — напомнил я.

— Учёный убрался от греха обратно в горы. На том бы всё и закончилось, не объявись он снова двадцать лет спустя. Ломоносов уже был очень болен, но коллегу принял. Услышанное его настолько поразило, что он сумел на своём смертном одре организовать встречу с императрицей Екатериной. Она приехала, впечатлилась и выделила немалые средства на большую экспедицию.

Я тоже сменил бутылку, сунув пустую в пакет, и заметил:

— Догадываюсь, что этот твой учёный изучал в горах свет Леи, но пока не улавливаю, при чём здесь его дети.

— Всё просто. Он не только изучал, но и ставил эксперименты. В то время, когда он делал доклад в Петербурге, его дочери, играя, забрались в прототип повозки.

— Ох…

— Всю оставшуюся жизнь отец потратил на попытки отыскать Лею и Лизу. Недели проводил под землёй, запускал повозку, открывал маршруты для путешественников, а затем устраивал на них облавы, чтобы выпытать тайну свечения. Распугал все окрестности, рудник пришел в упадок, но он продолжал работы в одиночку.

— Какие же дозы облучения он принял?

— Тогда об этом не имели представления. Но спустя ещё лет пятьдесят, когда он снова появился в Петербурге, выглядел на сорок, а не на положенные сто.

— Ого!

— И снова сумел привлечь к себе внимание. Вникал в новые достижения и разработки, общался с Менделеевым и Эдисоном, закупал оборудование, нанимал помощников. А затем снова пропал в горах. И объявился в самый разгар Гражданской войны. На этот раз ему никто уже не стал помогать, наоборот — чуть не шлёпнули за принадлежность к дворянскому сословию. В последний момент передумали и заперли в одном из конструкторских бюро. Вроде бы использовали при проектировании метрополитена, но достоверных данных нет, следы его на этом теряются.

— А дети?

— Про них известно еще меньше. Вроде бы Лизу ему удалось отыскать, но сильно изменившуюся. Она то ли сильно постарела, то ли наоборот, осталась ребенком и не была подвержена течению времени… Не знаю, не буду врать. Документов об этом даже в наших архивах не найти. А именем Леи, которую так и не удалось отыскать, назвали ту энергию, что течёт между мирами и связывает их. И открывает проход, если знать — как.

Следующие полчаса мы болтали обо всём подряд: я усиленно старался увести разговор в сторону от темы метрополитена. Но мысли сами волей-неволей возвращались к событиям текущего дня. В конце концов, я просто замолчал. Некоторое время над пляжем стояла тишина, нарушаемая только шелестом прибоя по песку.

— Когда-то Москва была похожа на это место, — сказал вдруг Сфинкс.

— В смысле? Там было море?

— Да нет же! Там было так же тихо и спокойно. Линии Леи светили свободно всем желающим. Поэтому люди и поселились над ними.

— А, вот ты о чём. А говорят, что люди закопали линии под землю из зависти. Потому что сами не восприимчивы к силе.

— Брехня. Все восприимчивы к силе.

Я закашлялся, поперхнувшись.

— Как так? Ведь на инертности людей строится вся политика нашей конторы?

— На страхе строится эта политика. На страхе перед другими цивилизациями. Будь люди инертны, зачем бы мы прогоняли ежедневно миллионы пассажиров по линиям?

— Ну… вроде бы для фильтрации силы? Чтобы не копить критическую массу?

— Значит, люди всё же могут пропускать через себя свет и выдавать чистую силу?

Я обдумал его слова.

— Нет, постой. Фильтры для воды тоже делают нечто подобное, но они же инертны к самой воде?

— Двойка тебе по физике. Фильтры меняются. Накапливают в себе кек, то есть осадок. Их нужно регулярно чистить. Мы тоже заземляем выходы из метро, чтобы наши фильтры-пассажиры не выносили лишнего наружу и не получали ожоги на психике. Мы экранируем кабины машинистов и сажаем дежурных у эскалатора в страшненькие жестяные стаканы. На крупных станциях у нас работают музыканты и попрошайки.

— А они-то… В смысле… Я думал, это просто оперативники под прикрытием.

— Некоторые из них. Но большинство — нужны для другого. Они провоцируют у людей эмоции. Только через эмоции облучённый пассажир может сбросить свой кек без вреда для здоровья. С помощью музыкантов 99 пассажиров на сотню переносят ежедневные поездки с улыбкой. Без них — с беспричинной злостью.

— Почему?